Черное дерево - Мерседес Рон
– Можно тебя на пару секунд? Надо поговорить, – сказал я, вставая.
Марфиль посмотрела на Кэрол, затем на Рэя. Оба кивнули, пожав плечами.
От того, что она просит у них разрешения, я разозлился еще сильнее.
– Наедине, – подчеркнул я, поворачиваясь к ним спиной, и вышел в коридор, дожидаясь, пока она последует за мной.
Мы пошли к моей комнате, я вошел и подождал, пока она тоже войдет, а потом запер дверь на ключ.
– Себастьян…
Я пересек разделявшее нас расстояние и страстно поцеловал ее, крепко прижав к себе. Мне хотелось запереть ее здесь, чтобы защитить. Она же мечтала покинуть эти стены, в которых были заперты мы оба, побыстрее убраться отсюда.
Ее дыхание участилось, я потянул ее к кровати и усадил, не переставая говорить.
– Себас…
– Никто до тебя не дотронется, Марфиль, – сказал я, срывая с нее белую футболку. – Никто не тронет тебя даже пальцем. Надеюсь, ты понимаешь – если в клубе что-то случится, я тут же выломаю дверь и убью любого, кто посмеет косо на тебя посмотреть.
Мои губы заглушили ее слова, и адреналин, злость и все, что во мне скопилось, наконец-то сосредоточились на ней.
Сначала казалось, все идет хорошо. Мои губы на ее животе, мои губы на ее прекрасной груди, мои губы между ее бедер поднимались все выше и выше, пока не добрались до влажных трусиков.
– Остановись, – сказала она, когда я попытался оттянуть их.
– Почему? – спросил я, снова поднимаясь к ее животу.
Когда я слегка прикусил ее бок зубами, она глубоко вздохнула. Я вдыхал ее запах. Даже не прикоснувшись к ней, я понял, что она готова…
Куда подевалась та Марфиль, которая умоляла сделать ее моей?
Куда подевалась эта девушка?
– Не могу… – прошептала она, отшатнувшись.
– Почему? – раздраженно выкрикнул я.
Меня переполняли отчаяние и ярость – не на нее, а на самого себя, ведь именно я это допустил. Я виноват в том, что этот урод причинил ей боль, и теперь она не хочет, чтобы я к ней прикасался… Именно эта реальность, эта правда, которую я все еще не мог принять, не мог даже говорить о ней и упорно отвергал, мешала нам двигаться дальше. Та самая правда, из-за которой Марфиль больше не была ни той невинной девочкой, какой я знал ее несколько месяцев назад, ни жизнерадостной, полной жизни девушкой, мечтающей пойти на вечеринку и сделать татуировку.
Она изменилась.
Вернее, ее изменили.
Она встала и отошла от меня, и я почувствовал себя полным дерьмом.
– Прости, – сказал я, вставая с кровати, и направился к ней.
Она не позволила к себе прикоснуться и пошла к двери.
– Открой, – приказала она, видя, что дверь заперта, а ключи у меня.
– Прости, слоник, – сказал я, приближаясь к ней, но она остановила меня жестом.
– Не прикасайся ко мне, Себастьян.
Я остановился и с болью посмотрел на нее.
– Или ты примешь меня такой, как сейчас, или между нами все кончено, – предупредила она с полными слез глазами.
– Принять тебя такой? – недоверчиво спросил я. – Я люблю тебя, Марфиль, что я должен принять? Я лишь прошу объяснить, что с тобой происходит, что ты от меня скрываешь и о чем ты думаешь всякий раз, когда уходишь и часами где-то отсутствуешь.
Она посмотрела на меня с улыбкой на пухлых губах.
– Планирую свою месть.
Я шагнул к ней.
– «Месть ради мести бессмысленна: она ничего не излечит», – процитировал я.
– Только не надо цитировать мне Толкина; разве ты не мечтаешь выпустить в голову Маркуса парочку пуль?
Она права. Но я уже прикован к этому аду цепями, а она нет.
– Ты достойна лучшего.
Она рассмеялась одними губами.
– Мне тоже хотелось бы так думать. Но это не так.
– Я не позволю тебе этого, понимаешь?
Марфиль пожала плечами.
– Пусть победит лучший.
Я притянул ее к себе, и она позволила себя обнять.
– Если победить означает потерять тебя, то какой смысл в этой победе?
– Если это означает покончить с Маркусом, то для меня имеет смысл, – сказала она.
– Меня беспокоит твой образ мыслей, – произнес я вслух, хотя на самом деле это был внутренний голос, звучавший лишь для меня.
– Об этом будешь беспокоиться, когда придет время.
Когда придет время… Оно придет очень скоро.
23
Марфиль
На следующий вечер, когда я отдыхала у себя в комнате после подробного обсуждения операции и тренировок в спортзале, в дверь постучал Суарес и сказал, что меня ждут в зале собраний.
По его тону я поняла: случилось нечто очень серьезное. Я отложила книгу и пошла вслед за ним в зал, где уже собралась вся команда. Я удивилась, когда увидела всех сразу, включая Себастьяна, но удивилась еще больше, увидев своего психолога Ракель.
Первая мысль была: а не случилось ли чего с сестрой или друзьями? Я вспомнила, как мы боялись, когда директриса колледжа вызывала к себе в кабинет и сообщала, что кто-то из родных умер или ты и вовсе осиротел.
С бешено колотящимся сердцем я остановилась у двери.
– Нам нужно поговорить, – очень серьезно произнесла Ракель.
Причем в ее тоне скорей звучало «я сержусь», а не «сочувствую».
– Что-то случилось с моей сестрой или?..
– С твоими родными все хорошо, – ответил за нее Себастьян, переключив внимание на себя.
– Тогда что не так?
Сидящая во главе стола Кэрол со сложенными перед собой руками, посмотрела на меня с такой же серьезностью.
– Психолог сказала нам, что вот уже две недели ты упорно ей врешь. Вот что случилось.
Видимо, на моем лице отразилось недоумение – такого я уж точно не ожидала.
– То есть как это вру? – спросила я, стараясь потянуть время.
Это была безобидная ложь, даже ложь во благо. Один только Себастьян никогда не верил моей лжи и умел прочесть по моему лицу то, что другие никогда не смогли бы, поэтому я старалась не смотреть на него.
– Ты слышала, Марфиль, – сказала она, и я покосилась на нее. – Ты все время врала, и теперь я даже не знаю, достаточно ли ты психически уравновешенна, чтобы выполнить задачу.
– Что? – вскричала я. – О чем вы говорите? Я ни в чем не солгала!
– Я уже более тридцати лет работаю с людьми, страдающими посттравматическим синдромом, и поэтому знаю, когда пациент говорит неправду. Я хотела выждать неделю, прежде чем поговорить с Кэрол, закончить свой отчет, но сегодня мне позвонил Себастьян и сказал, что его беспокоит твое поведение…
Я повернулась, чтобы посмотреть на него.
– Себастьян?!
