Спешащие во тьму. Урд и другие безлюдья - Адам Нэвилл
Рядом с эскалатором висит временное объявление, призывающее воспользоваться лестницей. Имеется в виду находящаяся рядом спиральная лестница, ведущая на улицу. Объявление также предупреждает, что для того, чтобы покинуть метро этим маршрутом, необходимо преодолеть 139 СТУПЕНЕЙ.
Сгибаюсь пополам и упираюсь руками в колени. Неужели мое путешествие может стать еще хуже? И такое случается не впервые. Я уже счет потерял, сколько раз повторялся подобный сценарий. Кажется, вся инфраструктура в этом городе рухнула. И все же мы продолжаем за нее платить.
Я медленно начинаю подъем, цепляясь одной рукой за холодный поручень в центре лестницы. Монотонно и торжественно стуча ногами, сверху спускается людской поток. Другие присоединяются к моему восхождению и встают слишком близко за спиной, словно подгоняя вперед. Мы все поднимаемся круг за кругом.
Я смотрю в основном на свои туфли, которые нуждаются в хорошей чистке. Носки у них стерты, как у ботинок школьника, пинавшего камни на стройке. Даже несмотря на усталость и жажду, мне стыдно, что я так запустил собственную обувь. Но из-за всех этих поездок и работы мне некогда даже задуматься о ней.
Когда я поднимаю глаза, серые, несчастные, вытянутые от беспокойства лица людей, угрюмо спускающихся по винтовой лестнице, еще сильнее портят мне настроение. Почему мы так страдаем? Неужели мы забыли, что такое качество жизни? На лестнице никто не улыбается.
Я несколько раз останавливаюсь, чтобы перевести дух, и сзади раздаются стоны раздражения тех, кто идет за мной по пятам. Спина у меня сырая от пота. Это из тела выходят остатки влаги. Перед глазами пляшут белые точки. Голова кружится. Потом это проходит.
Когда я, в конце концов, добираюсь до вершины лестницы, то спотыкаюсь и вываливаюсь под газообразный желтый свет вестибюля. Неужели я не смогу даже пройти по прямой?
В кассе темно, и работников станции нигде не видно. С другой стороны турникетов тощий лысый мужчина скармливает монеты в билетный автомат. Он завороженно наблюдает, как монеты падают в гнездо возврата. Звон напоминает мне об игровых автоматах на побережье. Он снова бросает в автомат монеты. Ботинки, в которые обут мужчина, кажутся слишком большими. Желто-коричневые, они плохо сочетаются с его темно-синим костюмом. Они либо родом из другого десятилетия, либо сняты с ног другого человека.
За ним образовалась длинная очередь. Какая-то женщина заглядывает ему через плечо и покусывает себе нижнюю губу, будто ей не терпится узнать, что он выиграл в этом автомате.
У подножия каждой из двух лестниц, ведущих на улицу, стоит плотная толпа пассажиров. Все молчат, но я вижу их нетерпение по тому, как у них вытянуты шеи и разинуты рты. Я прохожу через турникет и присоединяюсь к толпе.
– И что теперь? – спрашиваю я вслух и удивляюсь громкости собственного голоса. Кажется, никто не слушает.
Наверху лестницы вижу опущенную стальную решетку. Такую меру персонал станции предпринимает, если в метро пытается попасть слишком много людей. Тем самым они регулируют пассажиропоток. И там наверху тоже собралась большая толпа. Между фоном темного неба и людьми, стоящими в очереди на выход, я вижу силуэты пассажиров, которые пытаются войти на станцию, их бледные пальцы, вцепившиеся в решетку с другой стороны.
Останавливаюсь, удивляясь, как все-таки темно на улице этим зимним лондонским утром. Я думал, что солнце к этому времени уже встало.
Но все тщетно. Никто здесь не может ни войти на станцию, ни выйти. Я направляюсь к билетной кассе. За стеклом окошек мало что видно. Возможно, в кресле кто-то есть, но я не уверен. Может быть, сидящий в сумраке кассир опустил голову и смотрит себе под ноги.
– Послушайте. Мне нужно попасть на линию Виктория. Что-нибудь сегодня работает?
Но потом я замечаю под каждым окошком табличку: «КАССА НЕ РАБОТАЕТ». Поворачиваюсь и иду обратно к турникетам. На стойке с бесплатной прессой осталось несколько желтеющих номеров «Метро». «КРИЗИС ПЕРЕШАГИВАЕТ ВОСЕМНАДЦАТИЛЕТНИЙ РУБЕЖ» – гласит заголовок. Газете, судя по всему, несколько недель, потому что я его видел, причем давно. Или мне так кажется? Может, просто очень похожий?
Прохожу обратно через турникеты, затем бегу к сломанным эскалаторам, ведущим к платформе Виктории южного направления С грохотом спускаюсь, едва не теряю равновесие у самого низа и сбиваю в сторону знак, предлагающий пассажирам воспользоваться лестницами. Мне очень нужно найти немного воды. Срочно.
Выбираю другой туннель, который обещает вывести меня обратно к платформам Центральной линии западного направления, через нее можно попасть на «Марбл Арк». Оттуда до станции Виктория ходит множество автобусов.
В туннеле уборщик, высокий и тощий африканец в светящемся нагруднике, пихает шваброй что-то, лежащее на полу. Он поставил вокруг «опасной зоны» заграждение из брезентовой ленты, натянутой между четырех пластмассовых столбиков.
Кажется, там кто-то навалил кучу тряпья. Или, возможно, это гнездо одного из городских бездомных, недавно оставленное обитателем. Но в груде мусора определенно присутствует мышиная активность, похоже, в ней остались какие-то объедки. Рот у меня наполняется слюной.
Женщина на очень высоких шпильках нагибается над лентой заграждения. Наклонив голову, тычет тонким запястьем костлявую руку в грязной куче на плиточном полу, будто заметила что-то ценное.
Я проношусь мимо. У кого есть время возиться с этим по пути на работу? Вся эта неторопливость здесь внизу не перестает удивлять меня. Я просто хочу, чтобы все отошли в сторону. Их мысли и движения такие же медленные и прерывистые, как и транспортное обслуживание подземки. Как вот этот парень, уже пьяный с утра. Ползет на четвереньках и тащит за собой грязный лист картона. Встань прямо, мужик! Заправь свою чертову рубаху.
Человек, идущий впереди него, двигается гораздо быстрее. Даже быстрее, чем я. Хотя он на костылях. Размахивает деревянными палками взад-вперед, будто шагает на ходулях. Когда у мужчины лысеет макушка, ему необходимо постригать по бокам волосы. У этого же верхняя часть головы похожа на веснушчатую скорлупу, окаймленную клочковатой растительностью вроде той, которая свисает с ветвей деревьев на болотах. Меня передергивает.
Свет на арке в конце туннеля не горит. Что-то проносится мимо выхода, и на него падает слабый мерцающий свет от единственной работающей в переходе лампы. У меня начинает сильно кружиться голова, и я плохо понимаю, что происходит. Что бы ни пересекло сейчас на моих глазах арку, оно двигалось на четвереньках, быстро, как собака, а туловище у него было тощим, как у
