Демон скучающий - Вадим Юрьевич Панов
– Спасибо, что согласились помочь.
– Спасибо, что привлекли к расследованию, – улыбнулась в ответ девушка. – Это мой первый опыт.
– И как вам?
– Пока я не сделала ничего, что могло показаться особенным – только собирала информацию.
– Как бы мне ни хотелось предстать в романтическом ореоле, суровую правду жизни не скрыть: любое расследование на девяносто процентов состоит из сбора информации.
– А десять процентов – это погони, перестрелки и драки?
– Нет, десять процентов – это сидеть и думать, анализировать то, что узнал, и складывать пазл.
– А как же бумажная работа?
– Это наша боль, – махнул рукой Феликс. – Зато становится понятно, почему из бывших оперов получаются писатели. Пусть не часто, но получаются.
– Хорошо сочиняете? – Полина изобразила невинный взгляд.
– Приучены к усидчивости. – На невинный взгляд Вербин ответил выразительным.
– Я должна была догадаться.
Они рассмеялись, и девушка перешла к делу:
– Если позволите, я начну с набросков, которые вы прислали.
– С чего будет угодно, – отозвался Феликс, раскрывая записную книжку и делая пометку: «Альбом Чуваева».
– Конечно, файл, пусть даже в хорошем разрешении, это не оригинал, но я бы сказала, что это рука Абедалониума.
– Вы уверены?
– Да. Могу объяснить, на чём основана моя уверенность.
– Я пойму?
– Вероятность есть.
– Тогда не надо.
Они вновь рассмеялись.
– Я просмотрела художников интересующего вас периода и выделила троих, чьи манеры и стиль наиболее близки к работам Абедалониума. То есть они, теоретически, могли быть его учителями.
– Всего трое? – уточнил Феликс.
– Всего трое, – подтвердила Полина. – Не могу сказать, что картины Абедалониума абсолютно уникальны, но в его работах заметны характерные, весьма примечательные приёмы, которые и позволили мне выделить именно этих…
– Художников, – подсказал Вербин.
– Не подозреваемых?
– Учить живописи не запрещено.
– Пожалуй. – Девушка раскрыла блокнот. – Наименее вероятный претендент на роль учителя Абедалониума – Василий Матвеевич Чернышёв, Москва. Среди его ранних работ есть интересные, но он довольно быстро ушёл в написание парадных портретов членов ЦК, затем – в написание парадных портретов президентов банков и нефтяных компаний. Других работ у него уже не было, а выработанный в восьмидесятых стиль он сохранил до самой смерти. Василий Матвеевич умер четыре года назад. – Полина подняла взгляд на Феликса: – Я ведь правильно помню, что вас интересуют не только живые художники?
– Абедалониум появился пятнадцать лет назад, значит, его учитель мог умереть лет двадцать назад, не более.
– Хм…
– Что-то не так?
– Я… – Девушка ответила Вербину задумчивым взглядом: – Давайте я всё расскажу, а вы сами решите, так или нет?
– Давайте, – покладисто согласился Феликс.
– Второй претендент на роль учителя – Семён Аркадьевич Майский, Киев. Его, как и Чернышёва, я выбрала из-за ранних работ, но потом он стал специализироваться на больших полотнах, вроде: «Партия сказала – мы построили ТЭЦ за два года», пять на шесть метров, сто фигур, бульдозер, тайга.
– Именно такие?
– Утрирую, конечно, однако у Майского действительно есть гигантские полотна, но все они сейчас пылятся в запасниках. Сам живёт в США.
– Пишет?
– Не пишет и не выставляется.
– Стилистика гигантских полотен?
– В ней ничего не осталось от раннего Майского, если вы об этом.
– Как давно он живёт в США?
– С начала девяностых. – Полина выдержала короткую паузу: – Не подходит?
– Трудно сказать, – протянул Феликс. – Пока всё указывает на то, что Абедалониум рос в Санкт-Петербурге и учился здесь же. То есть более или менее на роль подходит Чернышёв, но никак не Майский.
– Далеко ездить?
– Да.
– В таком случае, третий претендент вам совсем не понравится.
– Почему?
– Он давно умер. В тысяча девятьсот девяностом.
– Действительно давно, – согласился Вербин. – Почему вы его выбрали?
– Потому что во всём остальном он идеально подходит на роль учителя Абедалониума, – твёрдо ответила девушка. – Его зовут… звали… Константин Григорьевич Зиновьев. В отличие от двух предыдущих кандидатов, Зиновьев остался верен своим ранним работам, не ушёл в коммерцию и постепенно вырос в очень сильного художника. Вот, пожалуйста, посмотрите работы, которые мне очень понравились. – Полина протянула Феликсу планшет и, пока он просматривал файлы, продолжила: – И ещё в этих картинах отчётливо заметны некоторые приёмы, которые активно использует Абедалониум. Не все, конечно, но они есть. Вы замечаете?
– В этом вопросе я полностью полагаюсь на вас. – Вербин вежливо улыбнулся.
– Ах, да, – опомнилась девушка. – Всё время забываю, с кем говорю.
– Сделать так – моя главная задача в любом разговоре.
– Чёрт! – Полина прищурилась: – Мне нужно начинать волноваться?
– Не всё так плохо. – Феликс вернул девушке планшет, намекнув, что ждёт продолжения.
И был понят.
– Если вам интересно моё мнение, я бы сказала, что учителем Абедалониума является Зиновьев. Или же Абедалониум вдохновлялся его работами.
– Если бы мне не было интересно ваше мнение, Полина, я бы к вам не обратился.
– Вы могли найти более опытного эксперта.
– Я рад, что обратился именно к вам, Полина, ваши комментарии полны и профессиональны. И спасибо, что не использовали заумные термины, я не настолько погрузился в расследование, чтобы начать говорить на языке искусствоведов.
Девушка вновь рассмеялась, но тут же вернулась к делу:
– Вас не смущает тот факт, что Зиновьев очень давно умер?
– Смущает, конечно, – не стал скрывать Вербин. – Но если вы говорите, что по всем остальным параметрам он подходит идеально, я попробую разузнать детали его биографии.
– Хотите сказать, что возможны варианты?
– Когда мы имеем дело со сложным преступлением, возможны любые варианты, – медленно ответил Феликс. – Поэтому всё приходится проверять.
– Конечно. – За разговором они успели плотно перекусить – салат и горячее, и теперь тянули кофе, размышляя, не попробовать ли здешние десерты. – Можно задать вопрос? Обещаю, я никому ничего не скажу!
Добавление прозвучало настолько искренне, что Вербин с трудом сдержал улыбку.
– Полина, спрашивайте о чём угодно и рассказывайте кому угодно, потому что я не отвечу на вопросы, на которые не имею права отвечать.
– Конечно, – повторила девушка. – Вы знаете, почему молчит Абедалониум?
– Нет, – качнул головой Феликс.
– И вы до сих пор не знаете, кто скрывается за псевдонимом?
– В современном мире сохранить инкогнито трудно, но возможно. Абедалониум умеет пользоваться компьютером и ведёт дела через немецкую юридическую компанию. И мы пока не можем добраться до его настоящего имени.
– Немцы не помогают?
– Нет.
– Скажите, Феликс, вы… – Полине было трудно задать этот вопрос. Неимоверно трудно. – Абедалониум причастен к этому кошмарному преступлению? К гибели тех мальчиков?
– Я веду расследование.
– Вы подозреваете Абедалониума?
– Почему вы спрашиваете?
– Потому что он молчит.
– Только поэтому?
– Нет… – Девушка покрутила в руке чайную ложку. – Чем больше я думаю об этом деле… А я думаю о нём не только потому, что помогаю вам… Так вот, чем больше я думаю об этом деле, тем чаще мне вспоминается фраза, что гений и злодейство ходят рука об руку.
– Считаете Абедалониума гением? – Вербин задал вопрос очень аккуратным тоном, не допускающим ни грана иронии, и получил искренний ответ:
– До выставки, наверное, нет. Абедалониум нацелен на иностранный рынок и частных коллекционеров, поэтому «живьём» его работу я видела всего один раз. Картина мне понравилась, но не могу сказать, что была потрясена.
– Что это была за картина?
– «Радость замершая», – сразу же ответила Полина.
– Это та, на которой девушка бежит по Садовой?
– Под дождём к Михайловскому замку. – Полина едва заметно улыбнулась. – Только многие говорят, что она не бежит, а летит.
– Потому что когда радость – настоящая, иначе не получается. В такие мгновения взлетаешь.
– Бывало? – очень тихо спросила девушка.
