Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Пауль был человеком науки и, соответственно, рационалистом. Он имел полное право питать злобу против правящей верхушки нацистской Германии и её прихлебателей, да, собственно, и против всей немецкой нации, но также и против мира в целом и населяющих его людей, которые безучастно взирали на то, как зверски убивают его мать и миллионы её соплеменников-евреев. Однако он даже не помышлял о такой бессмысленной трате эмоциональной энергии. Пауль следовал девизу, по которому жила танте Эвелин: что было, то прошло, а всё, что остаётся делать сейчас, это наблюдать, размышлять, фиксировать, что происходит вокруг, и работать над облегчением страданий тех, кому повезло меньше, чем тебе.
Некоторые люди, как он знал, считали его ханжой. Однако в глубине души Пауль считал себя просто хорошим человеком. Нет, не святым или кем-то вроде того. Но поскольку он верил, что добро перевешивает зло на весах нравственности – что, конечно, было трюизмом, – постольку считал, что имеет все основания размещать себя на стороне добра.
К своей привязанности к Фиби Гриффин он относился с некоторым смущением. По формальным признакам – при том что лицо её было довольно миловидным, точнее, он считал его таковым – она, в общем-то, была не в его вкусе.
Впервые Пауль познакомился с Фиби на ужине у танте Эвелин. Он вспоминал ту дождливую ночь с большой теплотой, но также и со смутным ощущением дурного предчувствия. К настоящему времени они «гуляли», как выражаются ирландцы, уже почти четыре года. Осмысляя опыт отношений, он не мог найти ничего существенного, о чём стоило бы сожалеть и на что стоило бы держать обиду, ни в поведении Фиби, ни в своем собственном. Фиби была девушкой современной и не предъявляла ему чрезмерных требований, не высказывала претензий относительно того, что он уделяет ей мало времени или недостаточно проявляет эмоции. Описывая свои чувства к нему, она никогда не произносила слово «любовь», и он был ей за это благодарен. Что вовсе не обязательно означало, что она не любит его или что он не любит её. Однако Пауль придавал большое значение сдержанности, как на словах, так и на деле.
Сам себе он представлял это так: они были вместе, но свободны. Он предполагал, что Фиби согласится с этой формулой, и потому не считал нужным проверять, так ли это. Она была его девушкой – ещё одно слово, которое его смущало, но Пауль так и не подобрал приемлемой замены, – и он её любил. Однако работа стояла на первом месте. Он знал, что Фиби всё понимает, так как она сама заверила его в этом. Или, по крайней мере, он заверил её, что это так, а она не спорила и не возражала.
В целом Пауль был доволен отношениями и не видел причин что-либо менять. Да, в голове по-прежнему звучал давний вопрос о том, стоит ли ждать в надежде найти кого-то более подходящего ему по темпераменту. Однако молодой человек не был настолько наивен, чтобы воображать, будто где-то на белом свете существует особа, которая станет для него той самой «мисс Совершенство».
Он предполагал, что когда-нибудь они с Фиби поженятся, но пока этот день маячил где-то в туманной дали. Факт в том, что он думал о будущем не чаще, чем они с танте Эвелин думали о прошлом. Как медицинский исследователь, как учёный Пауль полагал, что живёт исключительно настоящим. В разговорах с Фиби он часто говорил об этом так: «Я существо настоящего времени» – а она обычно улыбалась в ответ. То, что улыбка эта порой казалась ему загадочной или могла, при достаточно внимательном рассмотрении, содержать след насмешки, его нимало не беспокоило. Фиби было нетрудно понять, поскольку ею двигало то, что двигало всеми остальными, да и как можно высмеивать его за то, что он характеризует себя как человека, живущего текущим моментом?
Впрочем, однажды она задала ему столь своеобразный вопрос, что тот надолго застрял в его сознании. Вопрос состоял в том, испытывал ли он когда-либо сомнения в себе.
Стояла осень, и они гуляли по Фицвильям-сквер, к воротам которой у его тёти был ключ, поскольку в одном из домов на площади находился её кабинет и она, таким образом, практически пользовалась статусом местной жительницы. Опавшие листья пребывали в наибольшем своём великолепии – Фиби высказала экстравагантное предположение, что идти по ним – всё равно что ступать по гигантским кованым пластинам драгоценных металлов, – и оба находились в настроении, которое он принял за сдержанное счастье.
Её вопрос сам по себе не был примечателен, в отличие от тона, которым она его задала. Пауль не мог точно сказать, почему это было так, но по какой-то причине этот тон придавал её словам значимость, которой сами эти слова, казалось бы, не заслуживали. На мгновение у него возникло неприятное впечатление, что Фиби смеётся над ним, достаточно мягко, но всё равно смеётся. Он уверил себя, что ему это мерещится, и попытался выбросить подобную мысль из головы. Однако вопрос въелся ему в память и поднимался из её глубин каждый раз, когда Пауль вспоминал ту прогулку по скверу в сиянии бледного осеннего солнца и среди расточительного изобилия жёлтых, красных и охристых листьев.
– То есть ты действительно намерена уехать? – спросил он теперь, устремив на Фиби удивлённо-понурый взгляд.
Они сидели за кухонным столом у неё на квартире. Только что закончили пить чай – по будням, когда Пауль приходил к ней в четыре часа после сокращённого дня в институте, вместо ужина у них было то, что Фиби в шутку прозвала «мясным чаепитием», поскольку к чаю подавались хлеб, помидоры и нарезанная кубиками ветчина из магазина «Кью-энд-Эл» на той же улице.
– Да, – как ни в чём не бывало ответила Фиби. – Я приняла решение.
– Но это же безумие… это безумная идея.
Она не ответила.
Пауль продолжал неподвижно смотреть на неё. Когда он так её разглядывает, сказала Фиби ему как-то раз, она чувствует себя микробом в чашке Петри. Теперь же она не сказала ничего и с явным безразличием продолжила есть. Он покачал головой, затем аккуратно отрезал кусок ветчины и отправил его в рот.
– Также туда поедет один сыщик, – сказала Фиби, отвернувшись и нахмурившись.
Брови Пауля взлетели вверх.
– Сыщик?
– Я зашла к старому другу Квирка, старшему суперинтенданту Хэкетту. Он решил отправить на задание своего человека.
– С какой целью?
– С целью расследования,
