Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Галлахер обошёл свой стол и сел, положив ногу на колено и сцепив пальцы на животе. На нём был синий саржевый костюм и жилет, белая рубашка и тёмный галстук.
– Нед, у меня проблема, – сказал Билл Латимер, не раздеваясь.
Галлахер улыбнулся, хотя его улыбка больше походила на хищный оскал.
– Оно и понятно, что бы ещё заставило тебя явиться сюда и предстать перед престолом земных владык посреди столь напряжённого рабочего дня?
Министр уловил шпильку, но оставил её без внимания. Никто не вступал в поединок с Недом Галлахером, если не был готов снять белые перчатки и пустить в ход голые руки.
– Присаживайся, мужик, присаживайся, – продолжал Галлахер, – чувствуй себя как дома. – Откинул крышку серебряного портсигара, лежащего на столе: – Вот, возьми-ка себе гвоздь в крышку гроба.
Латимер взял сигарету и достал зажигалку. Окутанный дымом, встал со стула, снял пальто, бросил его на диван и швырнул сверху шляпу. Внезапно на него навалилась усталость. Временами уход в отставку казался не таким уж плохим вариантом. Он вернулся к столу и снова сел.
Галлахер рассматривал его живым взглядом. Этот человек напитывался тихим удовлетворением от бед других людей.
– Итак, министр, что же стряслось?
Латимер колебался, формулируя просьбу, с которой сюда явился. Посмотрел на человека по другую сторону стола. Глядя на него, на его большую квадратную голову и массивные плечи, никогда не подумаешь, что он педик. Только вот однажды туманной ночью не так уж много лет назад полицейские застукали его в мужской уборной у начала набережной Бург-Ки во время того, как он стоял на коленях перед молодым парнем со спущенными по щиколотку брюками. Почему они не заперлись в какой-нибудь из кабинок, так и осталось загадкой для всех причастных лиц, включая, по-видимому, и самого Галлахера. Опасность была частью острых ощущений от безрассудного поступка, предположил министр. Тем не менее пойти на такой риск, когда ты занимаешь наивысший в стране государственный пост, было несомненным безумием.
В конце концов, однако, ему сошло это с рук. Гарда, которая поймала Галлахера за услаждением уличного бродяги, отвезла его в отделение на Пирс-стрит, где на то время ещё инспектор сыскной полиции Хэкетт решил не выдвигать никакого обвинения. Вскоре после этого Хэкетта повысили в звании до старшего суперинтенданта. Имелась ли здесь какая-то связь? Говорили, что Хэкетт честен как стёклышко. Тем не менее в то время Билл Латимер подумывал распорядиться о расследовании этого дела. Ему бы совсем не повредило раскрытие вопиющего примера коррупции в высших эшелонах Гарда-Шиханы. Впрочем, после того как бедный Оскар съехал с обрыва в Хоуте и вызвал такой переполох, он отказался от этой идеи. Дело вёл Хэкетт и держал его в тайне, так что после нескольких идущих друг за другом заметок на внутренних полосах газет шумиха вокруг всей истории сошла на нет – к великому облегчению семейства Латимеров.
Вплоть до нынешнего дня, когда казалось вполне возможным, что она разгорится вновь.
Как, во имя Христа, Квирк вышел на след Апрель? Неужели дочь Квирка всё это время откуда-то знала, что Апрель не умерла? Может быть, та с ней как-то связалась? Придя к нему сегодня днем, девушка утверждала, что ничего не знала до этого телефонного звонка от Квирка посреди ночи. Но можно ли ей верить? Может, это как раз она и упросила Квирка поехать в Испанию, поговорить с Апрель и убедить её вернуться домой?
Министр наклонился вперёд и стряхнул пепел в пепельницу. Мысли кружились в беспорядочном вихре. Он не знал, что и думать.
– Мне сообщили, – нерешительно начал он, – мне сообщили, что… что один человек, которого я считал… которого все считали умершим, на самом деле жив.
Галлахер ждал большего, но министр лишь сидел и молча смотрел на него с отчаянием в глазах. Он чувствовал себя крысой, загнанной в угол.
– А этот человек, – осторожно полюбопытствовал Галлахер, – это кто-то, кого ты знаешь или знал лично? Кто-то из близких тебе людей? Скажем, родственник?
Министр прищурился. Что знал этот тип? Неужели слышал что-нибудь про Квирка, про Испанию, про его племянницу? Слухи в этом городе разносились быстро, а когда в воздухе начинал витать малейший душок скандала, Галлахер обладал нюхом охотничьей собаки. Министр знал: мало что доставляет Галлахеру большее удовольствие, чем зрелище политика, попавшего впросак. Он вздохнул и сделал решительный шаг.
– Это моя племянница, – сказал он, – Апрель Латимер. Помнишь?..
Он дал своему голосу затихнуть. Галлахер откинулся назад, положил локти на подлокотники кресла, сцепил пальцы в замок и вальяжно, торжественно кивнул. Совсем как священник, с отвращением подумал Латимер, как долбаный священник в исповедальне!
– О, конечно же, я помню, – сказал Галлахер с елейно-искренним видом. – Ужасная история, ужасная от начала до конца. – Он опустил голову, словно собираясь вознести молчаливую молитву за усопших. Чёртов лицемер! Снова поднял глаза. – Тело бедной девушки так и не нашли, верно? Тогда мне это показалось странным. – О, да он издевается, Билл Латимер видел это как на ладони. Руки, лежащие на коленях, сами собой сжались в кулаки. – А теперь, – продолжал Галлахер, сминая в пепельнице окурок сигареты, – теперь ты говоришь мне, что она, возможно, вовсе не умирала. Правильно я понимаю?
– Это не может быть она, – резко сказал Латимер. – Кто-то совершил ошибку.
– И кем же, позволь спросить, – промурлыкал Галлахер, – этот кто-то может быть?
Теперь Латимер и сам очутился в углу, будучи загнан туда огромным и неторопливым котом, от которого не было спасения.
– Квирк, – процедил он сквозь стиснутые зубы.
Галлахер прямо-таки отпрянул на спинку стула в утрированном потрясении.
– Доктор Квирк? Патологоанатом?
– Да, – сказал министр, словно выплёвывая кость, застрявшую в горле. – Он в Испании, вроде как на отдыхе. Вчера ночью он позвонил… позвонил кое-кому сюда и утверждал, что видел мою племянницу, встречался с ней и даже разговаривал.
– А она призналась ему, кто она такая?
Латимер наклонился вперёд и сердитым движением запястья раздавил сигарету в пепельнице.
– Нет. Она назвалась другим именем. Лоулор, Лоулесс, что-то в этом роде. Не помню. Имя – Анджела. Инициалы, правда, те же самые – А. Л.
– Те же инициалы? – недоверчиво протянул Галлахер, выдавливая улыбку. – Это и убедило доктора Квирка, что перед ним твоя племянница? Того самого доктора Квирка, который, как известно, подвержен… ну, скажем так, искажениям восприятия? Полагаю, он до сих пор… – он изобразил жестом, словно подносит к
