Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
– Подождите секунду, – сказал он. Снял трубку большого чёрного телефона у себя на столе, набрал одну цифру, подождал. – Алло, Страффорд? Подойдите-ка сюда на минутку, ладно? Да, сейчас же. Что? – Он подмигнул Фиби. – Вы собираетесь съездить в небольшой отпуск. Что? – Он снова подмигнул, явно наслаждаясь собой. – За границу, дружище. За границу.
27
В кабинет вошёл детектив-инспектор сыскной полиции Страффорд и осторожно закрыл за собой дверь. Он держался отстранённо, как будто забрёл сюда случайно и ещё не совсем понял, где находится. Фиби посмотрела на него с искренним интересом. Инспектор был худ до степени измождённости, обладал бледными костлявыми запястьями и необычайно светлыми мягкими волосами. Лицо его было таким узким, что, казалось, если он повернётся боком, оно станет двухмерным и превратится в тонкую прямую линию. На Страффорде был твидовый костюм-тройка. Впалый живот петлёй пересекала цепочка карманных часов. Инспектор нисколько не походил на полицейского. Он вполне мог бы сойти за университетского профессора или священника, лишённого сана.
Хэкетт представил его девушке.
– А это мисс Фиби Гриффин.
Рукопожатие Страффорда оказалось неожиданно крепким, а его ладонь – гладкой и прохладной. Фиби не удалось даже примерно прикинуть, какого он возраста – ему могло быть сколько угодно от двадцати пяти до пятидесяти.
– Здравствуйте, мисс Гриффин, – сказал он, – как вы поживаете?
Выговор инспектора стал ещё одним небольшим сюрпризом. Протестант, тотчас же поняла Фиби, из поместного дворянства, хотя и утративший прежнее положение – с чего бы ему в противном случае записываться в Гарду? Хэкетт с нетерпеливым весельем наблюдал за ней.
– Вы, несомненно, знакомы с её отцом, – сказал он Страффорду. – Доктор Квирк, наш штатный патологоанатом – раньше он работал в больнице Святого Семейства.
– А-а, да-да, – пробормотал Страффорд, кивая. – Доктор Квирк. Ну да, конечно.
Фиби увидела, как он украдкой покосился на её левую руку – несомненно, искал кольцо на безымянном пальце. Женщины делали так очень часто, а вот мужчины – редко. Поскольку она была дочерью Квирка, то у инспектора, очевидно, возник вопрос относительно её фамилии. Интересно, дойдёт ли дело до сцены, всякий раз такой щекотливой, когда будет уместно объяснить ему, почему она носит фамилию Гриффин, а не Квирк? Фиби надеялась, что дойдёт. Ей понравился вид этого необыкновенно иссушенного, застенчивого человека, его лёгкая сутулость, худощавое лицо и бледно-серые глаза. В голове тут же нарисовалась картинка, как они сидят и выпивают вдвоём в отеле «Шелбурн» за столиком у окна в вестибюле: она говорит, он слушает, в то время как по полу медленно скользят солнечные лучи, а деревья на дальней стороне улицы склонили ветви, словно пытаясь уловить её речь…
Фиби моргнула, выпрямилась на стуле и расправила плечи. Она нечасто предавалась грёзам среди бела дня. Подумала о Пауле, и при этой мысли в голове возник образ его аккуратного лёгкого чемоданчика.
Страффорду не досталось стула, поэтому он прислонился к стене рядом с нетопленным камином, облокотившись на каминную полку, сцепив пальцы обеих рук и скрестив лодыжки. Она обратила внимание на его туфли и более пристально осмотрела костюм. Эти вещи купили явно не на зарплату детектива-инспектора. Значит, унаследовал капитал от предков; впрочем, наследство, по-видимому, было не таким уж обильным – костюм почти совсем износился.
Хэкетт всё так же раскачивался взад-вперёд на стуле и разве что не заключил пока себя-любимого в объятия, довольный, кажется, всем – и внезапной настороженностью Фиби, и этим феноменальным субъектом, прислонившимся к камину, и даже собой. Его бабушка была деревенской свахой.
– Мисс Гриффин едет в Испанию, – объявил он, – и ей нужен сопровождающий.
* * *
Впоследствии она сама удивлялась, что так легко согласилась с коварным планом Хэкетта. Старший суперинтендант излагал его так бодро и уверенно, а потому идея о том, что она и этот детектив отправятся в Испанию вместе, казалась сама собой разумеющейся. Ей могли бы прийти в голову вопросы, например, что скажет об этом Пауль Фиртель, но они не пришли. А если бы и пришли, она бы от них отмахнулась. Фиби не осознавала, как сильно жаждала, чтобы в её жизни произошли какие-то перемены.
Фиби покинула полицейский участок в состоянии приятного замешательства. Она собиралась впутаться в безрассудное и потенциально катастрофическое приключение. И всё же предстоящее событие было именно приключением. Когда в последний раз она чувствовала такой же зуд возбуждённого предвкушения?
Затем Фиби остановилась, поражённая мыслью о весьма вероятном неловком положении, которое может возникнуть. Что, если Пауль предложит поехать вместе? Она увидела, как летит в самолёте: по одну сторону сидит её молодой человек, а по другую – детектив-инспектор Страффорд. Перспектива одновременно пугающая и нелепая, просто сцена из фарса. Впрочем, разве не было капли фарса во всей этой ситуации в целом? То есть она, конечно, была бы, если бы сама ситуация не представляла собой буквально вопрос жизни и смерти – а точнее, жизни или смерти. Мысль об Апрель вызвала укол вины. О ней Фиби как-то даже и позабыла.
Тротуары на Вестморленд-стрит высыхали большими серыми пятнами. Для Фиби запах весеннего дождя всегда таил в себе чувство смутного томления. Сегодня утром она должна была пойти на лекцию о заболеваниях селезёнки, но решила её пропустить. Селезёнка как-нибудь обойдётся.
У дверей офиса авиакомпании Фиби заколебалась. Если она переступит порог, то примет окончательное решение, и пути назад уже не будет. За стеклом виднелись люди, толпящиеся у высокой стойки, продавщицы в форменной одежде и клерки, склонившиеся над столами в глубине зала. Она толкнула дверь и вошла.
28
Секретарша Уильяма Латимера задавалась вопросом, уж не захворал ли начальник, настолько он был рассеян. Трижды, не меньше, пришлось просить его подписать талон на ежемесячный фунт чая «Бьюлис» и банку разных видов печенья от фирмы «Джейкобс».[40] Также министр огрызнулся на женщину, когда она спросила его, как ответить на приглашение французского посла на торжественный обед, устраиваемый посольством в честь Дня взятия Бастилии. Она привыкла к его резкости, на самом деле даже втайне восхищалась ею как истинно мужским качеством, но не считала, что должна терпеть такое грубое обращение. То, что она ничего не могла с этим поделать, не имело значения. Секретарша прошла вместе с Уильямом Латимером через два министерства и заслуживала большего. Надо полагать, он был немного под градусом. Дыхание министра отдавало характерным запахом.
В четыре часа министр позвонил
