Утешение изгоев - Евгения Михайлова
— Остановись, дорогая. У меня прямо мороз по коже от того, что ты в таких деталях уже представила себе мой крах. Я был не в курсе. Но не все так плохо. И лучше один раз попробовать, чем жалеть до конца жизни, что не сделал этого.
— Ну, раз тебе так лучше, то и мне тоже. Мы вместе, только в этом и можно не сомневаться. Рада, что ты хотя бы отдохнешь от своей штатной однообразной и совсем не плодотворной работы. Я хорошо это понимаю.
Семен подумал о том, как он любит эту женщину — трусливую, отважную, проницательную, наивную и всегда преданную. Подумал, но не сказал вслух, чтобы не прозвучало слишком безвкусно. Лучше потом, когда у него получится развеять самое маленькое ее опасение.
Тот, кто уходил на вольные хлеба с привычного постоянного места, от регулярной зарплаты, пусть ее регулярность — это единственное преимущество, — тот ни с чем не перепутает сплав тревоги, круглосуточного напряжения, разного рода сомнений и страхов. У Семена не было сомнений лишь по одному поводу: то, что он ушел из казенной системы формальной помощи людям с больной душой, — правильно. Никому не помогли его пятнадцатиминутные консультации для отчетов лечащего врача. Выздороветь в тяжелых условиях нищих больниц с самыми дешевыми, грубыми и в лучшем случае бесполезными лекарствами можно только случайно. Самое невыносимое — секрет Полишинеля таких учреждений. В психушках держат большое количество совершенно здоровых людей. За этот плен, лишение несчастных всех прав, денег, имущества заплатили родственники, какие-то недруги, начальство, заказчики судебных решений — всегда с меркантильными или чисто репрессивными целями.
А у Семена Михайловича все получилось! И лицензия, и аренда помещения, а его сайт стал одним из самых посещаемых среди подобных. Он даже удалял слишком восторженные и не очень нормальные отзывы людей, которые писали, как он вернул им радость жизни, теперь они горы собираются свернуть. Насчет гор, конечно, надо долечить…
Через год частный психотерапевт Семен Назаров сидел в своем маленьком, но очень уютном, даже стильном кабинете и просматривал длинный список пациентов на сегодня. Записывала людей его секретарь Тася. Ее комнатка вообще размером не больше сундука, но там есть вся необходимая техника. А недавно они с Тасей даже приобрели кофеварку и тостер. Просто жируют теперь! Так достали Семена жуткие и «полезные для здоровья» пирожки с чем-то зеленым и противным, которые передавала с Тасей ее мама.
Он посмотрел на часы: ровно девять, начало приема. Дверь открылась в ту же секунду. Большое удобство маленького кабинета. Семен, сидя за своим столом, прекрасно рассмотрел возникшую на пороге посетительницу. Лет сорок, плохо сохранилась, лицо бледное, кожа сухая и вялая, глаза больные, смятенные. На женщине явно дорогое пальто из отличного кашемира, но верхняя пуговица оторвалась, а нитка висит. У нее густые каштановые волосы, стильная стрижка, но…Она не мыла голову как минимум неделю. Да, это пациентка: неврозы, депрессия, возможно, панические атаки и, конечно, бессонница.
— Присаживайтесь в кресло, — приветливо произнес он. — Пальто можно повесить на вешалку. Я начну заполнять вашу карточку, а секретарь Тася принесет вам кофе, если хотите. Вы — Евдокия Никитина, я правильно понял?
— Да, — отрывисто произнесла женщина, сняла пальто и бросила его на спинку кресла. Сама подошла к столу и осталась стоять. — Но при чем тут моя карточка? Чем вы собираетесь ее заполнять? Вы даже не спросили у меня, по какому поводу я пришла.
— Мы с этого и начнем. Жалобы, симптомы, предполагаемые причины.
— Семен Михайлович, у меня нет никаких симптомов. Я пришла потому, что у меня похитили дочь!
Евдокия присела на краешек кресла и зажала рот рукой, вероятно, чтобы сдержать рыдание.
— Я очень сожалею, — произнес Семен. — Но когда это случилось? И вы уже сообщили в полицию?
— Случилось формально два дня назад. И полиция тут ни при чем. Катю увез ее отец якобы к своим родителям.
— Вы в разводе? Он борется за права опеки? У вас есть основания думать, что он увез ребенка не к родителям? Извините, что так много вопросов, но, возможно, вам нужно что-то предпринимать. Я просто врач, если вы не поняли. Я только лечу.
— Нет, мы не в разводе. Так что Толя борется не за опеку. И я не могу точно утверждать, что они не у его родителей. Там поселок, часто без мобильной связи.
— Не за опеку… За что же он, по-вашему, борется?
Семен уже понимал, что главная проблема все же в том, что новая пациентка и есть самый сложный клинический случай: она в своих страданиях обвиняет не депрессию, не невроз, не бессонницу, а исключительно других людей. Главным образом, близких.
— Он борется за то, чтобы оторвать от меня дочь на эмоциональном и даже физиологическом уровне. Мой ребенок, моя девочка уже вся сжимается, даже вздрагивает, когда я к ней прикасаюсь. Это похоже на ненависть и страх. А я за все ее десять лет слова громкого не произнесла, не то чтобы руку поднять или пригрозить.
— Уже немного яснее. Евдокия, полагаю, мы снимаем пока ваше заявление о похищении ребенка. Ваш муж сказал, куда они едут, вы просто не можете туда дозвониться по причине отсутствия связи, а не потому что с вами не хотят общаться. В конце концов, туда можно просто съездить, если вы очень беспокоитесь. А что, у мужа отпуск?
— Нет. Он работает в частной охранной фирме. Двое суток дежурства, трое отдыхает.
— Но Кате нужно в школу?
— Она как раз на справке из-за простуды. Еще есть несколько дней.
— Ваш муж уговаривал дочь поехать с ним?
— Нет. Он собирался сам, но она попросилась. Знаете, ребенком легко манипулировать и на расстоянии. Это даже хуже, чем заставлять.
— Сложное и в конкретном случае недоказанное утверждение. Евдокия, как вы узнали обо мне и почему все же решили приехать? Чего вы ждете от нашей встречи?
— Помощи, — с вызовом ответила Евдокия. — Нашла в Сети ваш сайт, прочитала, как вы пишете о своем желании помочь людям в их самых сокровенных и не видимых
