Утешение изгоев - Евгения Михайлова

Семен молча встал, открыл дверь и громко сказал:

— Тася, будь другом, сходи в магазин за кофе. Да, и сливки купи. Только не в ближайшем магазине, а в хорошем супермаркете.

— Так у нас вроде есть.

— Там мало. Купи еще. Не торопись, погуляй с часок.

— А-а-а, в этом смысле. Ладно, с большим удовольствием. Обожаю гулять, когда ливень лупит, да еще со снегом.

— Зато озона больше, — заметил Семен.

Когда за Тасей захлопнулась входная дверь, Евдокия вздохнула явно с облегчением. Попросила воды.

— Я могу и кофе вам сварить, на самом деле он есть еще, — предложил Семен.

— Нет, спасибо. Просто в горле пересохло.

— Вижу, вам трудно начать. Может, расскажете, чем закончилась та поездка вашего мужа с Катей к бабушке и дедушке?

— Да ничем. Они вернулись. Были там, потому что его мать звонила Кате со стационарного телефона, чтобы спросить, как добрались… После того они опять уехали вместе в субботу после школы на воскресенье. Просто погулять и подышать в лесу, как сказал Гена. Остановились в мотеле у дороги. Гена сказал, где это, я все проверила. Да, были там. Вы уже поняли, о чем я вообще?

— У меня есть довольно смутное предположение. Но оно слишком серьезное, тяжелое… И да… Может быть опасностью в смертельной степени. Евдокия, или вы говорите прямо, или нам лучше закрыть эту тему сразу. Потому что в противном случае потребуется очень много откровенных деталей, а вы не тот человек, который умеет говорить прямо и четко. Вы как будто постоянно оставляете пути для своего малодушного отступления. А это может говорить о том, что вы для себя обвиняете близких людей исключительно на основании нездоровой подозрительности. Евдокия, только один прямой ответ на вопрос: вы об инцесте? Ваш кошмар — это сексуальный контакт между малолетней дочерью и ее отцом? Кошмар, который может существовать только в вашем воображении?

— Да. Это. И что вы можете знать о воображении женщины, матери, у которой уже глаза выжжены тем, что она видит постоянно.

— Точнее. Евдокия, придется точнее. В противном случае у меня появится необходимость признать вас виновной в клевете и травле ребенка. Муж справится, у девочки может не получиться. Вы пытались говорить на эту тему с мужем и Катей? Или все на основании слежки?

— Я так поняла, что вы насчет улик. Так мы живем вместе, если вы не поняли. Я не первый год каждый день вижу, как Катя липнет, ластится к Гене, как ему это нравится. И как я им мешаю.

— А как именно ему это нравится?

— Он ее до сих пор носит на руках, она сидит у него на коленях, лежит на его животе, когда он отдыхает на диване. И, конечно, это нравится обоим. Он ее целует, говорит ласковые слова, они смеются, у них есть свои шутки, которых я даже не понимаю… Это мое воображение, по-вашему?

— По-моему, это гораздо хуже. Очень не хочу вас обидеть, но это похоже на две вещи. На то, что ваши подозрения верны, и на параноидальную, даже злокачественную идею очень нездорового человека. На когда-то и как-то возникшую фобию. Подождите… Послушайте. У меня — дочь и сын. Два года разницы, девочка младшая. Сейчас оба студенты, думают, что они взрослые. Даже жена с ними согласна. А я этого не вижу. Я вижу тех рыжих малышей, которые появились рядом со мной, как два солнышка. У меня жена Вера — ярко-рыжая, дети в нее. И у меня не было большего счастья и радости, чем носить их на руках, целовать, обнимать. И шутки у нас были свои: я считал их веснушки, они при близком рассмотрении выпуклые, как солнечные капли… Я бы и сейчас их считал, так кто же мне даст. Но когда им было по восемь-десять лет — я точно это делал, тая от восторга. И еще у обоих на ногах мизинчики оттопырены, тоже как у жены. Как я любил целовать эти мизинчики, такое сильное чувство, какое не сравнишь даже с близостью женщины. Мизинчики детей — это горячее родство. Сексуальный контакт для меня — это когда и я, и Вера мечемся, собираемся на работу, рядом дети, а она нечаянно коснется меня подолом халата — и во мне поднимается свирепая волна. Всех бы разогнал, все бы бросил, все послал бы к черту, просто сгреб бы в охапку свою женщину и понес бы в пещеру. Евдокия, вы что-то делали, чтобы разобраться со своими чудовищными подозрениями? У вас есть доказательства, грубо говоря?

— То есть вы совсем не верите в интуицию женщины, матери? Мне надо было ставить камеры, залезать под кровать, чтобы что-то увидеть своими глазами? А если я боюсь это увидеть? Если хочу, чтобы это оказалось страшным сном?

— Начну с первого вопроса. Разумеется, я не верю ни в какую интуицию по половому признаку. Человек слаб, он способен заподозрить близкого человека в чем угодно из-за того, что подагра разыгралась или на работе неприятности. Во-вторых, вы уже подали свои проблемы как смертельную беду, но вы пришли с пустыми руками. Я сейчас думаю: что было бы, если бы вы пошли в опеку, полицию, к прокурору…. Что было бы с ребенком, которого взялись бы осматривать эксперты, допрашивать комиссии, писать заключения и в результате, возможно, лишили бы семьи… Только потому, что на заявления надо реагировать. Знаю немало таких случаев. Иногда таким образом женщина мстит за что-то мужу.

— Так я и не пошла туда, — тяжело произнесла Евдокия. — И не потому, что потом затаскали бы нас всех. Вы же взрослый человек и наверняка знаете, что бывают варианты, когда следов нет. Я сама постоянно вожу Катю на осмотры ко всем врачам с раннего детства. К гинекологу тоже. Начинала это, только чтобы контролировать здоровье. А теперь помираю от страха каждый раз: вдруг что-то увидят…

— Полагаю, что со здоровьем у Кати все в порядке. И что никто ничего такого не увидел. Думаю, с мужем отношения у вас не очень. А с Катей вы не пытались говорить? По требованию материнской интуиции, так сказать…

— А пробовала. Как раз вчера. Они, кстати, и на следующее воскресенье собираются в тот же мотель. Погулять. В такой холод. Я зашла к ней в комнату, когда она уже легла спать. Погладила по голове, она дернулась, как обычно. И я спросила, хорошо ли она спит не дома,