Плохая кровь - Сара Хорнсли
По крайней мере, я надеялась на это, но когда судья в очередной раз выносит решение поддержать возражение против моего перекрестного допроса свидетеля, я уже не могу придумать, как по-другому сформулировать свой вопрос. Хуже того, я не могу вспомнить ни одной подробности дела, которое должна была вести. Я уже не в зале суда, я потерялась во времени.
Тысяча крошечных осколков стекла. Каждый из них способен причинить боль. Тысяча возможностей причинить боль.
Встаю со своего места, готовясь обратиться к свидетельскому составу. Я с ног до головы экипирована для этой роли. Парик, мантия, мои необычайно дорогие, но достаточно скромные туфли на каблуке правильной высоты, чтобы я могла пройтись по залу суда под их строгое «щелк-щелк-щелк». Но я ничего не могу сделать, просто лишаюсь дара речи. Изо всех сил сжимаю кулаки, надеясь, что боль от того, что острые ногти вонзаются в ладони, вернет меня в зал суда. Но и это не помогает. Мысленно я уже не в суде. Вместо этого стою в своей спальне, а передо мной лежит безжизненное тело отца.
Я осознаю, что Лара поднимается со своего места рядом со мной, и, собравшись с силами, заставляю свое тело подчиниться и сесть.
– Мисс Найтингейл, опишите, пожалуйста, своими словами место аварии, каким вы его увидели, когда только приехали, – спокойно произносит Лара.
– Там было стекло. Очень много стекла, и я видела, что все окна были выбиты.
Я беру ручку и делаю вид, будто все еще контролирую ситуацию. Лара с впечатляющей эффективностью подхватывает дело с того места, где я прервалась; наконец-то у нее появился шанс блеснуть – после того, как она последние два года работала со мной.
Следующий свидетель не явился, а значит, суд откладывается; об окончании заседания объявляют вскоре после того, что я могу назвать только «отключкой». Собирая бумаги в чемодан на колесиках и выходя из зала суда, изо всех сил стараюсь не встречаться глазами ни с кем из коллег. Мы все знаем друг друга – как в зале суда, так и за его пределами. То, что в суде являет собой лютое соперничество, за его пределами быстро превращается в товарищество. Но не сегодня. Сегодня мне нужно избегать их вопросительных взглядов.
Дверь судебного зала едва успевает захлопнуться, как звонит телефон. На экране высвечивается имя Чарльза. Даже тот факт, что он звонит мне в эту минуту, выдает настоятельную неотложность вопроса, хотя я знаю, что это всего лишь игра моего воображения. Тем не менее гнев в его голосе мне отнюдь не мерещится.
Он не сообщает, откуда узнал о случившемся, но я догадываюсь, что это сделал Эндрю Марсфилд, прокурор, выступающий обвинителем по сегодняшнему делу. Он всегда был маленьким пронырой, с редеющими прямыми волосами и маленькими глазками, посаженными слишком близко друг к другу. Однажды, несколько лет назад, он приставал ко мне, когда я уже была помолвлена с Ноем. Мужчины не умеют достойно воспринимать отказ; не удивлюсь, если все эти годы он ждал возможности отомстить, а я просто подкинула ему отличный повод. Без сомнения, это сработало. Меня вызывают. Разумеется, немедленно – обратно в адвокатскую палату.
* * *
В течение всего разговора я завороженно наблюдаю за тем, как по нижней челюсти Чарльза в неистовом ритме перекатываются желваки. Сказать, что он рассержен, – значит ничего не сказать. По его словам, то, что случилось сегодня, плохо отражается на всей нашей палате.
– Мы гордимся тем, что являемся лучшим представительством. Случившееся просто неприемлемо. Вы обязаны обеспечить клиентам надлежащий стандарт работы. – Чарльз говорит это уже во второй раз, и я задаюсь вопросом, не репетировал ли он эту фразу перед тем, как позвонить мне. Она, несомненно, позаимствована из «Справочника по стандартам адвокатуры».
– Извините, я постараюсь, чтобы подобное больше не повторилось.
Сейчас это звучит не более искренне, чем в первый раз, когда я приносила извинения. Я бы хотела, чтобы это было правдой. Чтобы мне было так же стыдно за себя, как и Чарльзу, но я ничего не чувствую. Ни стыда. Ни вины. Ни чувства, будто я подвела Чарльза или себя. Не то чтобы мне было все равно, но часть меня застряла в том месте – как будто я так и не вернулась в зал суда и все еще смотрю на разбитое стекло. На кровь, растекающуюся у меня под ногами. На отцовские глаза, обращенные на меня. Мертвые глаза.
Интересно, когда ко мне возвратится реальность? Логически я понимаю, что поставила под угрозу свою карьеру, но пока не могу это прочувствовать. Это инстинкт самосохранения? Или я окончательно потерялась в прошлом?
– Нет. Не повторится, – говорит Чарльз, наконец занимая место за своим большим дубовым столом. – Я посоветовался с другими старшими юристами, и мы решили, что будет лучше, если вы на некоторое время отойдете от дел. Возможно, на месяц. Дайте себе время пережить горе.
Вот теперь ему удалось привлечь мое внимание.
– Я не могу это сделать. Я наемный работник. Речь идет о моих средствах к существованию.
– Мы знаем. Послушайте, вы через многое прошли – и, очевидно, это еще не закончилось, – но мы имеем дело с судьбами людей. С их будущим. Нельзя допустить ни единого промаха, а вы еще не готовы вернуться в суд.
– Со мной всё в порядке, – протестую я, но он прерывает меня. Вскидывает руку ладонью вперед, как будто беседует с упрямой школьницей.
– Джастина, я настоятельно рекомендую вам взять отпуск, а дальше мы разберемся. Я предоставлю вам самой поставить в известность юристов, которые возьмут на себя ваши дела.
«Брось все и уходи». В этом не слышится ни малейшего намека на обещания. Я помню, как улыбался Чарльз, когда я явилась в палату с пирожными, готовая отпраздновать свое первое звездное дело. Было ясно, что он разделяет мое волнение по поводу этого прорыва в моей карьере. Он гордился мной, своей протеже. Теперь я смотрю на него. Он встречает мой взгляд, сурово хмурясь. От улыбки не осталось и следа.
Из-за пережитого стресса он выглядит еще более усталым, чем обычно.
«Чарльз, я тоже устала.
Я действительно чертовски устала.
Я устала
