Демон скучающий - Вадим Юрьевич Панов
– Буду признателен.
– Это всё?
– Ещё один вопрос.
Никита отошёл ответить на телефонный звонок, а Феликс кивнул на «Мальчика нет».
– Вам не кажется, что изображение ребёнка не соответствует размерам картины?
Логичный вопрос для далёкого от искусства человека, поскольку лицо мальчика находилось в самом центре довольно большого полотна. Всё остальное пространство было занято тёмным фоном.
– Таким образом художник достигает задуманного эффекта, – объяснил Владимир. – Каждая деталь картины работает на общую композицию, и в том числе – тьма. Она ведь неоднородна и позволяет Абедалониуму играть со светом.
– Скажите, существуют способы заглянуть под верхний слой?
– Зачем?
– Мне любопытно, нет ли на пустых участках чего-либо. Для этого ведь не обязательно смывать краску?
– Не обязательно и не нужно, – медленно ответил заместитель директора. – Можно сделать снимки в инфракрасных лучах, они покажут, есть ли под верхним слоем другие изображения, но для этого необходимо получить согласие владельца. Я, правда, не уверен, но могу уточнить. К тому же полотно выставлено…
– По ночам выставка закрыта.
– Я подумаю, можем ли мы это сделать… на законных основаниях.
– Спасибо.
Гордеев закончил разговор после того, как Владимир ушёл. Вернувшись, Никита мягко взял Феликса за руку, отвёл от «Мальчика нет», возле которого стояло больше всего посетителей, и тихо сообщил:
– Идентифицировали ещё одно тело из колодца. Вася Шипилов, на два года младше Кости Кочергина, пропал восемь лет назад в Псковской области.
– Его не искали?
– Искали, конечно, но решили, что ушёл в лес, заблудился, а дальше возможны варианты: болота, звери…
– И никто не связал два этих исчезновения?
– Во-первых, разные области. Во-вторых, Вася исчез… Точнее, был похищен, как мы теперь понимаем, на три месяца раньше. И шумихи вокруг его пропажи не было: его искали, прочёсывали лес, но через месяц поиски свернули. – Гордеев вздохнул и закончил: – Будем поднимать старые дела о пропавших детях из соседних областей.
И без особой радости посмотрел на подошедшую Веронику, пребывающую в том же образе «гранж», что и вчера. Только футболку поменяла.
– Привет.
– Привет, Гордеев. – Девушка оценивающе посмотрела на Феликса. – И тебе привет.
Вербин молча кивнул. И вспомнил, что до сих пор не рассказал Никите о том, что Вероника сопровождала его в «Деловую тыкву».
– Что вы здесь делаете?
– Работу работаем, – в тон ей ответил Никита. – А ты?
– Удивительное совпадение: я тоже, – рассмеялась Вероника. – Мы несколько видосов снимали. – Девушка кивнула на выходящего из зала парня. – Надо поддерживать интерес к блогу, пока с новостями туго. Вы ведь на месте топчетесь, да?
– У нас прорыв намечается, – серьёзно ответил Никита.
– Какой? – мгновенно повелась девушка.
– А это ты нам скажи, – выдал довольный собой Никита. – Мы тебя встретили и замерли, надеясь на очередное откровение.
– Ой, Гордеев, тебе ещё в детском саду должны были сказать, что сарказм – не твоё. Бери пример с Вербина, он совсем не такой. – Вероника перевела взгляд на Феликса и необычайно заботливым, почти материнским, тоном поинтересовалась: – Как ты вчера добрался до отеля? Всё хорошо?
– Добрался до отеля? – изумился Никита.
– Мы ужинали, – невинно сообщила Вероника, поправляя шапку.
– Она за мной следила, – добавил Феликс, отвечая на вопросительный взгляд Гордеева.
– Не знаю, как принято в Москве, но у нас в присутствии человека о нём не говорят в третьем лице, – произнесла Вероника, глядя Вербину в глаза. Снизу вверх, конечно, но в какой-то момент Феликсу показалось, что они с девушкой одного роста.
И ещё ему показалось, что Вероника обиделась, поэтому он негромко извинился:
– Прости, если задел.
– Молодец! – Девушка мгновенно вернулась к прежней манере поведения. – Вербин, ты меня радуешь: только вчера приехал в город, а уже пообтесался и пропитался питерской вежливостью.
– Такой же холодной, как море?
– Такой же благородной, как империя. А теперь вы мне расскажете, что вы тут делаете? Картины здешние вы миллион раз видели, но всё равно притащились. Что происходит? Что вы узнали?
Ответить полицейские не успели – помешал пронзительный, полный боли и отчаяния женский крик, наполнивший битком набитый зал. Крик, донёсшийся от картины «Лето волшебное».
///
На первый взгляд это была одна из самых неинтересных работ Абедалониума. Причём не только из четырёх новых, но вообще из всех выставленных, а значит – из всего, что написал знаменитый художник. Неинтересная и, по мнению критиков, слишком простая, нехарактерная для мастера.
Непонятная. Непонятно, зачем выставленная. А главное, непонятно, зачем написанная?
Маленькая девочка сидит на коленях у взрослого, лет сорока, черноволосого мужчины. Он устроился в удобном кресле на веранде, окна распахнуты, видны деревья, а вдалеке блестит под солнечными лучами залив. Мужчина мягким, но очень уверенным жестом обнимает девочку. Мужчина босиком, в белых, подвёрнутых брюках и голубой полурасстёгнутой рубашке. Он изображён в профиль. Уверенно прижимая к себе ребёнка, мужчина смотрит на залив. Или на другой конец веранды. И девочка смотрит туда же. И сидит так, что её волосы скрывают большую часть лица мужчины. Кудрявые волосы девочки красиво уложены. И одета девочка красиво: на ней праздничное голубое платье, белые колготки и синие туфли с бантиками. И на первый взгляд кажется, что девочка, наверное, накрашена, хотя в её возрасте это, мягко говоря, не обязательно. Но девочка накрашена – на второй взгляд, это становится очевидным. И ещё становится очевидным, но не на второй взгляд, а далеко не сразу, только если очень-очень внимательно приглядеться и попытаться подумать, что хотел сказать художник, почему он вообще взялся за эту простенькую, даже неказистую картину… Если приглядеться, если «войти» в полотно, то приходит понимание, что девочке неуютно на коленях мужчины. Её поза не неестественна – она чужда композиции. Кажется, что Абедалониум вырезал девочку из другой картины и с помощью фоторедактора перенёс на это полотно, но благодаря этому добился невероятного эффекта понимания происходящего – у тех, кто способен понять: девочке плохо и страшно. Но она не может не обнимать за шею довольного собой мужчину. А его рука уверенно сжимает маленькое тело ребёнка.
Тот, кто мог понять – понял.
Но сколько таких? Единицы.
Остальные поняли картину «Лето волшебное» много позже.
А тогда они услышали крик. Отчаянный, полный пронзительной боли женский крик. Все услышали, все, кто был в зале. Но прежде многие обратили внимание на женщину – до того, как она закричала. Потому что на неё нельзя было не обратить внимание. Но все обратили по-разному. Кто-то без стеснения пялился. Кто-то бросил быстрый взгляд и отвернулся, демонстрируя остатки воспитания. Какой-то юноша, скорее всего блогер, навёл на женщину камеру мобильного телефона, но снять не успел: его спутница, ярко одетая, с розовыми волосами и вызывающей татуировкой на левом плече, вдруг перестала улыбаться, заставила юношу опустить руку и что-то очень коротко, но, видимо, очень ёмко высказала. И юноша смущённо вернул смартфон в карман.
Нельзя.
Женщина, что застыла перед картиной «Лето волшебное», привлекала внимание, но её нельзя было фотографировать или снимать на видео, во всяком случае тем, в ком сохранилась хоть капля человечности. Потому что на её лице отразился настоящий, неподдельный ужас. Растерянность. Горе. Она смотрела на неказистую, «слишком простую для Абедалониума» картину, и по её щекам текли слёзы. Застывший взгляд. Судорожное, прерывистое дыхание. Перекошенные губы. Скрючившиеся пальцы. Женщина смотрела на картину не менее десяти минут, затем закричала – и тем привлекла внимание Вербина, повернулась и выбежала из зала.
– Никита, проследи за ней! – быстро произнёс Феликс, рывком повернув к себе Гордеева.
– Что? Зачем?
– Не знаю! Но узнай, кто она, где живёт и куда сейчас поехала!
– Задержать?
– Если успеешь.
– Ты серьёзно?
– Да!
Гордеев кивнул и бросился за женщиной.
– Зачем она тебе? Что произошло? – спросила Вероника.
– Боюсь, ей стало плохо, – ответил Феликс.
– Вербин, перестань!
– Ника, не сейчас. Пожалуйста, не сейчас.
Как можно ответить на вопрос, если не знаешь ответ? Если ещё не догадался о происходящем, но есть полное ощущение, что вот-вот, через секунду или минуту, ты обязательно ухватишься за ниточку. Что нужно лишь подумать, вникнуть в происходящее, побыть в тишине.
Шум толпы не мешал, а вот на девушку он реагировал, отвлекался, поэтому Феликс не только бросил приказ, но, глядя Веронике в глаза, поднёс к губам палец, призывая к молчанию, и подошёл к картине. Все смотрели на двери,
