Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
Фиби глубоко затянулась сигаретой. Она злилась на себя и с трудом не давала злости выплеснуться наружу. Горько сожалела, что связалась с этим крупным, наглым мужчиной, который вошёл сюда с важным видом и теперь самодовольно восседал в позе триумфатора среди остатков англо-ирландского сословия, которое на протяжении веков правило его родной страной. Чувствовала себя пловчихой у края трамплина, у которой сдали нервы.
– Как мне доложили, вы хотите что-то рассказать мне о моей бедной и несчастной племяннице, – сказал Латимер, подбирая салфетку и вытирая ею с пальцев крошки от пирожного. – Какое отношение к этому имеет доктор Квирк?
– Мой отец, – выпалила Фиби, и её лёгкие сжались, ибо она, невзирая ни на что, нырнула в воду, – мой отец считает, что видел Апрель. В Испании.
Министр недоуменно уставился на неё и моргнул тяжкими веками. Затем облизнул губы и быстрым взглядом окинул зал. Фиби обескураженно вспомнила манеру Пауля Фиртеля украдкой поглядывать в окно, когда тот выходил из её квартиры.
– Господь всемогущий, – выдохнул Латимер. – Апрель – нашу Апрель?! Как он мог её увидеть? Она же четыре года как в могиле, а то и больше. – Он снова ухмыльнулся своей неприветливой ухмылкой. – Я бы сказал, девочка моя, что твоему папаше, надо полагать, всё это пригрезилось.
22
Будь политическая шкура Уильяма Латимера не такой прочной, а опора на поддержку верных партийцев – не такой надёжной, он понёс бы тяжкий ущерб от цепочки трагедий, которые обрушились на его семью. В ходе последней из них его племянник Оскар Латимер признался в убийстве собственной сестры, а затем покончил с собой. Для того чтобы разрушить карьеру менее значимой фигуры, хватило бы и этого. Но Билл Латимер был не из тех, кого можно сломить невзгодами.
Понятное дело, скандал удалось замести под ковёр; это само собой разумеется. Семья дала понять, что у бедного Оскара, несмотря на статус самого уважаемого акушера страны, всегда было не всё в порядке с головой, а в тот ужасный день он пережил своего рода умственное перенапряжение – так сказал его дядюшка – и полностью потерял рассудок. И хотя Оскар утверждал, что расправился с Апрель, её тело так и не нашли, так что у коронера не оказалось иного выбора, кроме как закрыть дело. Оно было очень печальным и прискорбным, и следовало забыть о нём как можно скорее. В стране имелись более весомые проблемы.
Похороны Оскара почтил своим присутствием сам архиепископ, что рассматривалось как знак официального очищения кончины доктора Латимера от пятен греха.
В конце концов политические советники министра с привычной хитростью и ловкостью обернули весь инцидент в пользу шефа, вызвав всеобщее сочувствие к нему как к пережившему двойную трагедию и выказавшему силу духа, достойную истинного отпрыска легендарной династии патриотов и революционеров, для многих – живого воплощения Йейтсова «неукротимого племени» [29].
И верно, размышляла Фиби, можно сказать, что министр снял с бед своей семьи неплохой навар. История Оскара была лишь последним в череде несчастий, обрушившихся на дом Латимеров. Разве брат этого человека, Конор Латимер, сам вождь клана, не покончил с собой несколько лет назад в порыве благородного отчаяния? Говорили, что родина его подвела. Ирландия, за которую он боролся, была лучезарным сном, который сменился похмельным пробуждением, и это разбило ему сердце. Так гласила легенда. Мало кто знал то, что знала Фиби: что покойный герой был тем самым человеком, чьи многолетние истязания омрачили жизни обоих его детей и привели к гибели – по меньшей мере – одного из них.
Теперь министр рассматривал её из-под прищуренных век, за которыми мелькала искра затаённого подозрения – в голове у Фиби пронеслась мысль о ласке, сжавшейся в комок в углу двора лицом к лицу со стаей охотничьих собак.
– Интересно, – сказал он, – не может ли всё дело быть в том, что доктор Квирк снова забухал? – Он улыбнулся. – Извини, что спрашиваю.
Латимер заговорил тоном, который использовал во время предвыборной агитации, – напевным, простонародным говором рубахи-парня из Коннемары, жителя гор дальнего запада. На деле же все члены его семейства в течение нескольких поколений были коренными дублинцами.
– Отец был совершенно трезв, – ответила Фиби, холодно взглянув на собеседника. – Он уверен, что женщина, которую он встретил, – ваша племянница. – Чем более пренебрежительным становился этот самодовольно улыбающийся мужчина, тем больше она убеждалась, что отец прав и Апрель жива. – Он её видел, он с ней встречался, он с ней разговаривал.
Латимер пожал плечами, двигая нижней челюстью, словно жвачное животное. Его ресницы, как и брови, были бледными до полупрозрачности, что придавало лицу министра суровый, загрубелый вид, как будто он слишком долго подвергался воздействию стихий, и солнце и ветер выжгли и выдули из него всю краску.
– Поведал ли он о своём великом открытии кому-нибудь ещё? – спросил министр.
– Нет, конечно, – отрезала Фиби.
Латимер откинулся на спинку стула и принялся холодно рассматривать девушку, по-прежнему ворочая нижней челюстью.
– Доктор Квирк, как известно, большой болтун, – заметил он. – Особенно по пьяной лавочке. – Он подал знак официантке. – «Джеймисон», – попросил он, – да стакан простой воды заодно.
Фиби протянула руку и снова коснулась прохладной гладкой кожи перчаток. Руки, что удивительно, не дрожали.
Латимер уставился на нее налитым кровью взглядом. Несмотря на всё время, проведённое в высших эшелонах общественной жизни, больше всего этот человек, как ей показалось, напоминал раздражительного школьного учителя. Он отхлебнул виски и поёрзал тяжёлыми бёдрами на маленьком кривоногом стульчике.
– Было бы очень плохо, если бы об этом… – он на секунду замолчал – … об этом, скажем так, случае наблюдения бедной Апрель, имевшему место со стороны твоего отца, услышала её матушка.
Фиби изучала его. Все политики были актёрами, в большей или меньшей степени, а Уильям Латимер являлся особенно искусным лицедеем. И всё-таки он её не убеждал. Он играл роль потрясённого дядюшки, но явно не был потрясён – или хотя бы удивлён – тем, что она ему рассказала. Внезапно девушку пронзила мысль: всё это время он знал, что Апрель жива.
– Могу заверить вас ещё раз, доктор Латимер, мой отец не стал бы говорить об этом ни с кем другим.
Латимер невнятно зарычал, снова озираясь вокруг.
– Вот и хорошо, потому что всё это в любом случае какая-то
