Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
В прихожей на стене над большим, исцарапанным дубовым столом, который невозмутимо стоял на четырёх толстых ножках, словно отошедшее от дел вьючное животное, был установлен телефон-автомат. Она порылась в кошельке и достала три монетки в один пенни. Ей нравился тусклый, буроватый запах монет – он напоминал о субботних утренних походах в кондитерскую и тепле зажатых в ладони карманных денег.
Она сверилась с потрёпанной телефонной книгой, прикованной цепочкой к стене, и позвонила дяде Апрель, Уильяму Латимеру, на домашний номер в Блэкрок. Ответила горничная. Фиби показалось, что она помнит её, эту пухленькую рыжеволосую девицу с надменными манерами. Горничная сказала, что доктора Латимера нет дома, он в Дойле [28]. Её тон подразумевал, что только глупец может не знать, где находится министр в разгар рабочего дня.
Фиби нашла ещё пенсов и позвонила в парламентскую приёмную доктора Латимера. На последних выборах его переизбрали большинством голосов и назначили министром обороны. Всем было известно, что именно к этой должности он стремился с тех пор, как впервые занялся политикой. Латимеры слыли воинственным кланом, который после обретения независимости нарядился в мантию буржуазной респектабельности. Билл Латимер по-прежнему славился своими бескомпромиссными республиканскими взглядами, за счёт которых, собственно, и стяжал политический успех.
– Он в Палате, – резко сказала секретарша, когда после долгой задержки Фиби наконец соединили с ней. – Идут важные дебаты.
– Пожалуйста, передайте ему сообщение, – попросила Фиби. – Это… – Девушка заколебалась. Она, вероятно, была последним человеком в мире, от которого Билл Латимер хотел бы получить какое-либо известие, учитывая, что она сидела в машине с Квирком и Оскаром Латимером тем роковым утром на Хоут-Хед, когда Оскар покончил с собой. Глубоко вздохнула. – Моя фамилия Гриффин, – представилась она, – Фиби Гриффин.
– Министр с вами знаком? – недоверчиво спросила секретарша.
– Да, знаком, это точно. Не могли бы вы передать ему, что я хочу срочно с ним поговорить?
– Вот как! – голос на другом конце провода зазвучал ещё более недоверчиво. – Могу ли я спросить, о чём вы хотите с ним поговорить?
– О его племяннице, Апрель Латимер.
Последовало молчание, после чего секретарша ответила:
– Пожалуйста, перезвоните через час.
21
Фиби вошла в чайную комнату отеля «Шелбурн», и её проводили к маленькому столику под одним из трёх широких одностворчатых окон, выходящих на ограду парка Сент-Стивенс-Грин на другой стороне улицы. Несколько других столиков были заняты. Здешняя клиентура состояла в основном из потёртых джентльменов в твиде и бережно сохранивших себя пожилых дам с кожей, похожей на выцветший нежно-розовый пергамент.
Девушка заказала чай и пирожные.
Тёплый весенний дождь собрался с силами, зарядил снова и теперь нежно окрашивал деревья за чёрной решёткой в серый цвет.
Фиби нервничала и всё время поглаживала рукой пару перчаток из телячьей кожи, которые положила рядом с собой на стол. Она чувствовала себя так, будто находится во сне, от которого не может очнуться. До исчезновения Апрель слово «инцест» было для неё просто набором звуков, само же явление казалось чем-то из Библии или старинных сказаний, но не тем, что может случиться в её время, среди людей, которых она знала. А затем наступил тот день, когда Оскар Латимер, сидя в машине у Хоут-Хеда, расстегнул кожаные застёжки и распахнул перед ней шокирующий фолиант, в котором описывались ужасы детства, пережитые им и его сестрой под жестоким гнётом отца. Теперь же Фиби не знала, что и думать.
Официантка вернулась к ней с чайным подносом. Серебряный чайник, искусно выщербленный под старину, молоко в серебряном кувшинчике, изящные щипцы для рафинада, сложенная вдвое льняная салфетка, пухлая и белая, как сугроб. Есть маленькие разноцветные пирожные оказалось невероятно неудобно. Фиби перепачкала все пальцы липким кремом и пожалела о сделанном заказе.
Министр заметил её сразу. Прошёл через весь зал, остановился у её столика и навис над девушкой.
– Куда-то собрались? – осведомился он грубовато-шутливым тоном.
На мгновение Фиби опешила, а потом поняла, что не сняла пальто и даже не расстегнула пуговицы.
– Ой, нет, вовсе нет, – смутилась девушка. Может, ей встать, чтобы снять пальто? Нет, тогда будет слишком много суеты. Она расстегнулась. – Надеюсь, вас не слишком побеспокоил мой звонок, – продолжала она, стараясь не заикаться. – Вы ведь наверняка очень заняты.
– Я всегда очень занят, – коротко сказал министр и сел напротив неё на небольшой позолоченный стул, который едва смог выдержать его тучную фигуру.
Это был крупный, энергичный, нетерпеливый мужчина с густой копной рыжеватых волос и маленькими бледно-голубыми внимательными глазками. Под кожей над скулами просматривались лопнувшие вены. Министр имел репутацию безжалостного и коварного человека, но тем не менее считался самым искусным функционером в правительстве, одним из «новых людей», которые преображали страну. Её отец считал Латимера поверхностным и эгоистичным, и Фиби была в этом с ним согласна.
– До чего же дрянная погода, – проворчал он, смахивая капли дождя с плеч своего тяжёлого чёрного пальто, которое тотчас же сбросил и, даже не обернувшись, передал официантке, стоящей у него за спиной. На нём были тёмно-синий костюм-тройка, белая рубашка и изумрудно-зелёный галстук. На лацкане красовалось «фанне» – значок в виде золотого перстня, свидетельствующий, что его владелец является носителем ирландского языка и ярым сторонником его употребления. Министр сел, разглаживая брюки на коленях. Его кустистые брови были столь бесцветны, что казались почти невидимыми.
– Что ж, юная леди, – промолвил он со свирепой ухмылкой, – чем я могу быть вам полезен?
Официантка принесла ещё одну чашку. Латимер схватил чайник с подноса Фиби и налил себе чаю, оставив без внимания пустую на три четверти чашку своей сотрапезницы.
Девушка открыла сумочку и достала пачку «Пассинг клауд».
– Ну-ка, что за курево? – пренебрежительно спросил Латимер, выбирая сигарету из пачки. – Никогда раньше таких не видел. Овальные, надо же! То ли ещё будет!
Фиби щёлкнула маленькой серебряной зажигалкой и закурила. Она ясно чувствовала неодобрение миистра: девушкам не подобало курить на публике. Он вынул пачку своих сигарет – «Плейерс нейви кат» – и затянулся.
– Сегодня ночью звонил мой отец, – сказала Фиби. – Из Испании.
– Что это он там забыл? – спросил Латимер, презрительно фыркнув, будто мысль о том, что кто-то может уехать за границу, была сама по себе нелепой. Выбрал одно из маленьких пирожных, целиком засунул его в рот и, жуя, снова продемонстрировал свою жуткую ухмылку.
Закрепившаяся за этим человеком слава грубияна и любителя помахать кулаками была хорошо известна. Нечто от его воинственной, язвительной манеры поведения было присуще всем Латимерам – даже Апрель, хотя и в менее агрессивной или,
