Апрель в Испании - Джон Бэнвилл
– Нет, я бы не сказала, – ответила она. – Отец в этом убеждён.
– В любом случае, будь я на твоём месте, выкинул бы это из головы, – сказал Латимер, и она ясно расслышала в его голосе нотки угрозы. – Я побеседую с доктором Квирком, когда он вернётся.
– Да, – кивнула она, не понимая в точности, на что именно соглашается.
У неё развеялись последние сомнения. Апрель жива, и этот человек обо всём знает, несмотря на глумливые отмашки.
Что же заставило Апрель бросить всё и сбежать, внушив всем, будто она мертва? Неужели её семья вынудила её уехать из страха перед скандалом, который мог бы разразиться, если бы стало известно о ребёнке, от которого она избавилась, – ребёнке, зачатом ею от родного брата? Ибо это и была последняя, ужаснейшая из тайн, которую Оскар доверил тогда в Хоуте Фиби и её отцу, знание о ребёнке, неприемлемом плоде запретной страсти, которого Апрель сама же и абортировала. И когда всё пошло не так и Апрель оказалась при смерти, именно Оскар, отец ребёнка, нашёл её и спас, а затем, по причинам, известным лишь ему одному, инсценировал убийство сестры.
Да, должно быть, это семья заставила её бежать на новое место и начать там новую жизнь. Её дядя работал в правительстве, он мог легко это устроить, мог достать ей поддельные документы и найти в Испании место, где она могла бы жить, и больницу, где она могла бы работать.
Но как они склонили Апрель к этому поступку? Она уже отрезала себя от родных – какое влияние они могли бы на неё оказать? А её мать – согласилась бы она на изгнание дочери? Что она за мать, если допустила такое? Может, её даже не посвятили в план? Может, Билл Латимер и кто-нибудь ещё, кто был в этом замешан, внушили бедной женщине, как и всему остальному миру, что Апрель умерла и потеряна для неё навсегда?
Фиби воззрилась на сидящего напротив неё мужчину, объятая запоздалым изумлением. Неужели он настолько зол, настолько жесток? На мгновение закрыла глаза. В жизни она повидала достаточно людей и знала, на что они способны.
Однако же как всё-таки странно было думать о том, что сейчас, в этот самый миг Апрель где-то находится, что-то делает, как-то проводит время, сидит в кафе или идёт по больничному коридору, или занимается любовью в какой-нибудь операционной, её одежда перекинута через спинку стула, а сквозь жалюзи над кроватью брызжет солнце. То, во что Фиби верила годами, оказалось обманом, а прошлое, каким она его представляла, или, по крайней мере, некая его часть, обернулись ничем.
Да, она любила Апрель, даже была чуть-чуть в неё влюблена. Теперь Фиби могла себе в том признаться, что было невозможно, когда она ещё считала Апрель погибшей.
Вздрогнув, девушка пришла в себя. Латимер вертел стакан с виски в ладони и созерцал его хмурым взглядом. Всё думал, рассчитывал, строил планы. Внезапно он поднял глаза и поймал её взгляд.
– Пытаюсь сообразить, что лучше сделать, – сказал он. – Полагаю, мне придётся сообщить эту новость бедной матушке Апрель – если, конечно, Квирк прав и Апрель жива, во что я до сих пор не верю.
– Может, мне не стоило вам об этом сообщать.
– Угу, может, и не стоило.
Внезапно Фиби почувствовала укол страха. Он был прав, ей следовало молчать, или, если уж непременно нужно было кому-то об этом рассказать, то менее всего стоило делиться своим знанием с этим человеком.
Он задумался на некоторое время, глотая воздух, затем снова разразился гневом:
– Я-то думал, с этой паршивой девчонкой навсегда покончено! Всем нам, а особенно бедной своей матушке, она приносила одну только душевную боль, с того мига как вылезла из колыбели и начала доставлять нам всем неприятности. И, конечно, мораль ей читать было бесполезно – что бы ни говорили, она только сильнее упиралась. Подумать только, как ею дорожил отец… – Он замолчал, бросив на Фиби острый, оценивающий взгляд. Та видела, что он читает по глазам: она слишком хорошо знает, до какой степени отец Апрель дорожил своими детьми. – Относился к ней как к принцессе, – продолжал Латимер, подбивая её возразить, – и чем же она ему отвечала – только растравляла сердце своим скандальным поведением! Помилуй меня Господи за такие слова, но она была бесстыжей сукой!
Латимер поставил пустой бокал на стол, расправил плечи и глубоко вздохнул. Теперь он взял на себя роль человека, сожалеющего о том, что позволил скорби и праведному гневу временно лишить себя здравого смысла. К горлу у Фиби комком желчи подкатило презрение.
– Апрель была моей подругой, – сказала она, приподняв подбородок и устремив на министра холодный, ничего не выражающий взгляд. – Была – и есть.
23
Латимер заказал ещё виски. Он наблюдал за Фиби с пытливым блеском в глазах. Пытался вычислить – она ясно это видела – глубину её познаний о его семейных тайнах и то, сколько могла ей рассказать Апрель. Девушка ответила ему немигающим взглядом. Она больше не боялась этого человека. По правде говоря, даже задавалась вопросом, не испытывает ли он страха перед ней.
– Как думаешь, насколько хорошо ты знала нашу Апрель? – спросил министр, выдавливая улыбку; было видно, что это даётся ему не без труда.
Фиби пожала плечами:
– А что такое «хорошо»?
Ответ разозлил министра, и улыбка исчезла; лоб его покраснел, а руки, лежащие на коленях, сжались в кулаки. О да, он был опасен!
– Буду весьма благодарен, если ты постараешься держать себя в рамках приличия, барышня, – тихо сказал он, снова заворочав челюстью. – Я здесь не для того, чтобы выслушивать дерзости от таких, как ты.
Фиби ощутила спокойствие. Когда Латимер переставал притворяться душевным и компанейским парнем и делался хамом, каковым был в действительности, противостоять ему становилось легче.
– Апрель была моей подругой, – безыскусно повторила она. – Я думала, будто знаю её лучше всех, но потом поняла, что, видимо, ошибалась и не знала её вообще.
Латимер взорвался.
– Потом?! После того, как она умерла?
Он сгорбился, голова его втянулась в широкие плечи.
– Да, после того, как она якобы умерла, – спокойно сказала Фиби. – После того, как она исчезла и не оставила друзьям ни слова о том, что случилось,
