Я оставляю тебя в живых - Флориан Дениссон
Когда машина Максима поравнялась с древним минивэном, жандарм констатировал, что водитель благоразумно остался сидеть за рулем и теперь дружески махал ему рукой за грязным стеклом.
Он ждал меня, слегка успокоившись, подумал Максим.
Мужчины встретились на крыльце и вместе подождали.
– Здравствуй, сестрица, – сказал Максим, когда на стук вышла Элоди.
Она вытаращила глаза, и он поспешил рассеять ее опасения:
– Знакомься, это Жереми Кобанян. Ему есть что нам рассказать.
Она посторонилась, пропуская брата, а за ним и незнакомца. Встревоженное лицо Максима не сулило ничего хорошего.
– Давайте в гостиной, – властно бросил он.
После чего исчез в кухне, чтобы заварить чай, даже не поинтересовавшись, хочет ли кто-нибудь. Ком у него в животе все распухал, и ему требовалось чем-то занять себя, чтобы успокоиться. Последние дни одно за другим случались все более гнетущие события, наихудшие приветы из прошлого.
Когда Максим вернулся с дымящимся чайником и тремя разнокалиберными чашками, Жереми и Элоди уже сидели. Он поставил все на середину стола и тоже сел. Свет люстры у них над головами отбрасывал на стены грозные тени, лишь подчеркивая тревогу, которая сопровождала Максима все дни после обнаружения трупа на горе Ревар.
После продолжительного молчания Жереми все-таки решил выпить чая. По взгляду Максима он понял, что пришло время заговорить. Он сделал глубокий вдох, хлебнул горячей жидкости и, обхватив ладонями керамическую чашку, решился.
– Я уже кое-что объяснил вашему брату, – начал он, не спуская глаз с Элоди, – однако не входил в подробности. Меня зовут Жереми Кобанян, я независимый журналист-расследователь.
При этих словах Максим рефлекторно стиснул зубы.
– Не знаю, слышали ли вы здесь, во Франции, но мы с одним собратом по перу и моим другом вели длительное расследование о секте Дети Гайи.
Максим украдкой взглянул на сестру – та на заявление журналиста никак не откликнулась.
– Эта община была создана в Канаде сорок лет назад, однако то, что начиналось как безобидное пацифистское движение хиппи, очень быстро превратилось в секту, а возглавлявшие ее гуру вводили все более и более жестокие обряды.
Жереми умолк, глотнул еще чая и несколько кратких мгновений перебирал свои мысли.
– Я не стану пересказывать вам историю Детей Гайи, – продолжал он. – Но почти год назад мы с коллегой обнародовали множество документов, касающихся секты. Оказывается, колоссальные суммы денег, за долгие годы скопленные сектой благодаря пожертвованиям последователей, размещались на счетах в налоговых гаванях, что позволяло Детям Гайи уходить от налогов. В наших статьях речь шла и о личном состоянии последнего на то время гуру, и совершенно очевидно, что именно этот пункт стал искрой, с которой начался пожар. Я допустил ошибку, в открытую рассказав о нашем расследовании в очень популярной ежедневной газете, после чего тему подхватили многие СМИ. И с того дня мы почувствовали, что находимся под угрозой.
Пока Жереми прокашливался, Максим снова украдкой бросил взгляд на сестру. Она по-прежнему была совершенно безучастна, почти безжизненна – притворяется или откровения журналиста ей безразличны, потому что от всей этой истории она совершенно отдалилась? Большую часть жизни Элоди провела в лоне общины, а Максим, как никто другой, знал, что невозможно в мгновение ока полностью отречься от своего прошлого и начать жизнь с чистого листа. Особенно если речь идет о подобной сектантской организации и ее методах психологического давления. Элоди сказала Максиму, что предпочла остаться с Детьми Гайи, чтобы не покидать мать. Слишком обрадованный тем, что обрел сестру после двадцати с лишним лет разлуки, он тогда принял ее объяснение и не стал докапываться до истины. Однако опыт жандарма подсказывал ему, что подобная семейная история не могла остаться без последствий. Это просто-напросто невозможно, даже несмотря на невероятную силу характера Элоди. Прошло уже полгода, как она покинула секту, и ни разу за это время он не почувствовал в сестре какой-то слабости на этот счет, но Элоди, как и он, виртуозно умела скрывать эмоции. Похоже, у семейства Монсо эта способность в крови, подумал он.
– Мне стали угрожать, оказывать давление на моих близких и на меня. Я опускаю подробности, но давление было таким сильным, что ради спасения жизни мне пришлось покинуть Канаду и вернуться во Францию. – Жереми потер переносицу и вздохнул. – Я все потерял: любимую девушку, уютную жизнь в Монреале, но не свои убеждения и ценности. Я твердо решил идти до конца.
– А ваш товарищ?
Повисло такое гнетущее молчание, что, казалось, время замедлило свой бег. За окном затрещало какое-то дерево, вспорхнула стая птиц, растревожив покой вокруг загородного дома.
– Публикация материалов проходила в два этапа: сначала финансовые разоблачения, затем рассказ о психологических манипуляциях, применяемых в лоне общины. И ради этого мой друг, – голос Жереми дрогнул, но он взял себя в руки, – сумел внедриться в секту.
Максим распрямился, широко раскрыл глаза и внимательно всмотрелся в лицо Элоди, словно высеченное из мрамора – холодное и без намека на чувства.
Жереми порылся в кармане куртки и выудил фотографию, которую накануне уже показывал Максиму. Подтолкнул снимок поближе к Элоди, и та взяла его и вгляделась.
– Вы узнаете этого человека? – вполголоса спросил Жереми.
Сощурившись, Элоди долго всматривалась, а затем молча отложила фотографию. Прежде чем заговорить, она посмотрела на журналиста в упор.
– Да, – медленно кивнула она. – Да, перед отъездом я несколько раз его видела. Он был в секторе вновь прибывших. Кажется, его определили на сельскохозяйственные работы.
Максим тряхнул головой и нахмурился. Он хотел было вмешаться, но Жереми продолжал:
– Почти год мы собирали информацию, и месяцев восемь назад Валентину – так зовут моего друга – удалось внедриться в секту.
В гостиной раздался глухой звук, от которого Жереми вздрогнул, а Элоди прижала руку к груди и слабо вскрикнула: Максим резко вскочил и грохнул кулаком по столу, так что звякнули чашки.
– Вы надо мной издеваетесь?! – рявкнул он. – То есть на фотографии ваш коллега? К чему надо было лгать мне, будто вы ведете расследование по его поводу?
– Напомню, что вы вцепились мне в глотку, – на удивление спокойно объяснил Жереми.
– Вы шпионили за мной целых два дня! – усаживаясь на свое место, прорычал Максим.
Мужчины высказали свои доводы, жандарм как будто немного остыл, и за столом снова воцарилось молчание. Максим положил руку на плечо Элоди, пытаясь успокоить ее, и продолжал:
– К чему было спрашивать меня, не был ли ваш коллега одним из… Имеет ли он отношение к делам, над которыми я работаю?
