Я оставляю тебя в живых - Флориан Дениссон
– Я думал, ты сегодня приготовишь для нас чай.
Никакого ответа.
Фоном за пределами тишины комнаты – приглушенная суета сиделок.
Мать не двигалась, а ее безжизненные голубые глаза вглядывались в пустоту. Если бы Борис не видел, как при каждом вдохе приподнимаются и опускаются складки ее блузки, он мог бы подумать, что она умерла. Потом он представил мать в гробу. В той же блузке, с тем же ледяным, остекленевшим взглядом. Скоро она станет именно такой, подумал Борис. Он незаметно смахнул со щеки слезу и взял мать за руку. В его широкой ладони ее кисть казалась совсем крохотной и холодной, как тельце перепуганной птички. Сожми он посильней – и она сломается.
Прошло минут десять, а Ирина так и не шелохнулась и не раскрыла рта.
В дверях неожиданно появилась медсестра и нарушила тишину:
– Мадам Павловски, давайте я провожу вас в фойе, там уже начался ваш сериал. – И осеклась. – Ой, здравствуйте, – сказала она Борису.
Он поднялся, помахал ей и склонился к матери:
– Мама, я пойду. Оставляю тебя в надежных руках.
Еще раз поцеловать совершенно седые волосы Ирины. Еще раз вдохнуть ее запах. Ощутить укол в сердце.
Уже в дверях он услышал, как мать окликнула его:
– Павел, не забудь свою почту!
– Забрал, мама, забрал, – ответил он; пачка журналов и рекламных проспектов была зажата у него под мышкой.
Борис сбежал по ступенькам крыльца дома престарелых и несколько мгновений боролся с холодом, прежде чем ворвался в относительное тепло своего автомобиля. Он бросил бесполезную кипу бумаг на пассажирское сиденье и дал волю слезам. Уткнулся покрасневшим лицом в ладони, потом с силой заколотил по рулю. Когда руки свело от боли, он распрямился, немного успокоился, вытер мокрые щеки обшлагом рукава и всхлипнул. Затем сделал глубокий вдох и повернул ключ зажигания. Заработал включенный на максимум обдув стекол, и рекламные проспекты взлетели над приборной панелью.
И тогда Борис его увидел.
Конверт.
С его именем, напечатанным заглавными буквами.
Буквами, каждый изгиб которых, каждый штрих, каждый дефект печати показался ему знакомым.
Он наклонился, протянул руку, взял конверт.
Вскрыл, достал письмо.
Сердце снова бешено заколотилось. Смятение, вызванное разноголосицей чувств, печалью, гневом и страхом.
Фраза изменилась, но смысл был тот же.
НИ ОДНО ПРЕСТУПЛЕНИЕ НЕ МОЖЕТ ДО БЕСКОНЕЧНОСТИ ОСТАВАТЬСЯ БЕЗНАКАЗАННЫМ. ВАС ПРЕДУПРЕДИЛИ.
18
Неоновые светильники, закрепленные на фасаде небольшого здания, образовали в тумане красное гало, и каждый раз, когда открывались двери, на мокрой асфальтовой поверхности парковки мерцали отблески, отчего она походила на змеиную кожу. Максим различал ультранизкие звуки, доносившиеся из подвала клуба «Гравити Зеро». Этот отвязный клуб, который он некогда посещал, был в то время единственным местом, где он ощущал себя самим собой, не опасаясь посторонних суждений. Все это лишь иллюзия, заметила доктор Катарини и добавила, что настоящую свободу и душевное равновесие, которые Максим столь безуспешно ищет, он должен найти в себе. Легко сказать… Потому что среди кроссдрессеров, квиров, фетишистов и свингеров, которые реализовывали свои фантазии, участвуя, присутствуя или хотя бы наблюдая, Максим чувствовал себя в своей стихии. Не то чтобы он регулярно включался в организуемые там оргии, но в этом подвале с приглушенным освещением находил людей, которые во время ролевых игр между господином и рабом, не задавая лишних вопросов, соглашались причинить ему боль. Эта боль была потребностью, наркотиком, и тот факт, что он выбирал ее, решал все. В этой необычной практике, которую мало кто мог понять и которую он упорно держал в тайне, Максим искал совершенства. Владения собой, контроля над нервными импульсами, преобладания духовной силы над физической, духа – над материей. Благодаря различным медикаментам, сеансам психотерапии, а также связи с Ассией, его бывшей девушкой, ему удалось на время отойти от «Гравити Зеро». Но в тот вечер после разговора с сестрой о ритуале, который, возможно, стоит за убийствами, Максим ощущал необоримую потребность в контроле.
Наблюдая за спорадическим движением посетителей и размышляя, не включиться ли самому, Максим добрый час просидел перед клубом в машине. Холодный воздух улицы постепенно проник в салон, и теперь при каждом выдохе изо рта вылетало облачко пара. Максим посмотрел на здание клуба, задержав взгляд на неоновой вывеске. Он ощущал, как она притягивает его, точно свет – мотылька. И через несколько минут бросил сопротивляться.
– Вау! Пропащая душа! – воскликнул чернокожий верзила, вырядившийся в виниловые сапоги на каблуках не меньше двенадцати сантиметров. – Разрешаю тебе, дорогуша, надеть маску, и, как говорится, welcome back![17]
Максим ограничился кивком.
В фойе с черно-красным напольным покрытием и резким освещением стоял какой-то странный запах, который ударил в нос и пробудил воспоминания о проведенном здесь времени. Черный лакированный ящик перед ним предлагал различные маски: Максим выудил одну и направился к красному бархатному занавесу, за которым была лестница в нижний этаж.
Входя в бар, где грохотала музыка, Максим поморщился. И на мгновение спросил себя, сделался ли чувствительнее или просто отвык от здешнего гама. Он подошел к стойке, и барменша в розовом виниловом бюстгальтере едва заметно махнула ему рукой в знак приветствия. Парочка рядом с ним – то ли стабильная, то ли едва образовавшаяся – самозабвенно целовалась, как будто в зале больше никого не было. Женщина, усевшаяся верхом на колени мужчины, была в маске зайчика, которому как будто срезали мордочку.
Максим попросил бутылку перье и, прежде чем присесть, сделал глубокий вдох. Напряжение постепенно спадало. На губах даже зарождался намек на улыбку.
Несколько месяцев назад Максим сразу направился бы в кулуары клуба, в приватные комнаты, где гостей встречала повелительница боли, но в тот вечер ему хотелось просто освежить в памяти это место и понять, насколько сильна его потребность в страдании. Будет ли она столь же настоятельной? Так что пока сама атмосфера действовала на него умиротворяюще. Возможно, потому, что достаточно преодолеть всего несколько метров – и он, если пожелает, вновь обретет это ощущение контроля.
Через несколько минут на табурет слева опустилась молодая женщина, чье лицо было целиком скрыто шлемом из латекса, из-под которого торчали две черные косы. Три отверстия позволяли увидеть покрытые блестящей помадой губы и глаза завораживающего зеленого цвета. Максим осмелился незаметно покоситься на нее: правило номер один в подобных заведениях – не быть назойливым. Ему удалось разглядеть оттененные черным веки и
