Бей. Беги. Замри - Валери Тонг Куонг
Когда наступил вечер, Анна испытала неописуемое облегчение. Да, ее ждали и другие сложные моменты, но самая трудная часть пути только что осталась позади – так ей казалось. Познакомив Юго с родителями, она ограничила общение с ними – к счастью, жили они далеко. Шли годы, и она чувствовала себя все в большей безопасности. Но все-таки время от времени ее начинал терзать вопрос: полюбил бы ее Юго, любил бы он ее по-прежнему, если бы знал о ней все?
И сомнения потихоньку разрастались у нее внутри: микроскопические ранки становились все больше и больше.
* * *
Наконец принесли долгожданную почту. Заехав в полдень, в обеденный перерыв, домой, Анна обнаруживает ее в почтовом ящике. Поспешно вскрывает конверты, разворачивает бумаги, переводит дух: оба разрешения получены. Она знает, что делать дальше, у нее все готово, она уже все разузнала и перепроверила. Она звонит в изолятор временного содержания, чтобы назначить первое свидание, и слушает бесконечное сообщение на английском, китайском, русском, итальянском, арабском, испанском, португальском… Она не уверена, что действительно узнала все эти языки, но точно знает, что шагнула в мир, совершенно не похожий на тот, в котором жила до сих пор: в мир запутанный и чужой. Здесь ей еще только предстоит научиться всему, и для начала – терпению. Проведя двадцать пять минут в попытках дозвониться, она нажимает отбой. И начинает сначала – второй, третий, десятый раз подряд. Наконец ей удается узнать, что ближайшее свидание можно получить в следующий вторник, и она бронирует время, даже не задумываясь, не назначено ли у нее или у Юго каких-нибудь дел на этот час. Они уже все обсудили, и оба хотят как можно скорее увидеть сына. Они знают, что им придется полдня отсутствовать на работе – в аптеке и в офисе. Свидание длится минут пятьдесят, но нужно приехать за час до начала, плюс время на дорогу туда и обратно. Приговор Лео еще не вынесен, поэтому он имеет право на три свидания в неделю. Анна обдумала эту информацию и пришла к выводу, что ей придется искать себе замену. Она не пропустит ни одного свидания, хотя Юго придерживается другого мнения. У него есть обязанности, восклицает он, ведутся строительные работы, он не может допустить ни малейшей ошибки, не имеет права позволить кому-либо усомниться в его профессионализме. После первого свидания он будет видеться с Лео только по субботам.
– Ты можешь делать что хочешь, – резко говорит он. – Ты свободна, ты сама себе хозяйка. А у меня не все так просто.
Ты свободна. Она не станет указывать ему на слабость этого аргумента. Она знает, почему он так говорит. Во-первых, его грызет изнутри ужас от того, что ситуация ухудшается. Слухи, разговоры – мутное, тревожащее облако разбухает, он замечает это каждый раз, проходя мимо коллег. Похоже, он утратил свой авторитет: он больше не тот энергичный советник по вопросам культуры, которого все знают, не тот, кого рады видеть всегда и везде, – теперь он отец преступника, от него инстинктивно держатся подальше, словно запятнавшая его грязь может запачкать и окружающих. Воспоминания об увольнении возвращаются, терзают его, он чувствует себя в опасности, чувствует себя уязвимым. Но гораздо больше он боится встречи с сыном. Юго любит Лео и не раз показывал это ему – по-своему, с помощью юмора и игры. Он познакомил его с футболом, баскетболом, теннисом, водил на авторалли, брал с собой кататься на лыжах и на катерах друзей. Они вместе пережили пьянящее увлечение спортом, гонками, скоростью. Разделяли эйфорию от победы на соревнованиях, но никогда не говорили об этом – из чувства сдержанности или боязни не найти правильных слов. О чем он может говорить с сыном теперь? О том, что не в силах спасти его?
И вот они у той самой стены – в прямом и в переносном смысле. Выйдя из машины, они обливаются потом. Жара стоит уже месяц, сводит с ума. По дороге они видели лозунги против правительства, полиции и капитализма, ими исписаны рекламные щиты, дорожные указатели, опоры мостов и самодельные транспаранты. «Это как огонь, бегущий по пороховой дорожке, – его уже не потушить», – думает Анна. А в конце этой дорожки – ее сын, сидящий на бомбе.
Внезапно она замечает, что рядом никого нет.
Юго стоит перед бетонной оградой с колючей проволокой и смотровыми вышками. После того как Анна привезла сюда одежду для Лео, она описала ему это место, но слова – это одно, а реальность – совсем другое. Юго растерян.
– Идем, – тянет она его за собой. – Нам нужен вход для родственников заключенных.
Юго молча следует за ней. Анна ведет его к приземистому зданию метрах в тридцати от входа. Найти его нетрудно – нужно просто идти за длинной цепочкой других посетителей. В основном тут женщины, подростки и дети. Анна задается вопросом: «А где мужчины? Неужели у заключенных меньше отцов и братьев, чем матерей и сестер?» Потом она вспоминает о сопротивлении и стыде ее собственного мужа. Она вглядывается в лица и фигуры и чувствует себя другой, не такой, как эти люди. Она принадлежит к другому виду, хотя какая-то ее часть, запрятанная глубоко внутри, признает этот невзрачный народ своим. Она пытается сосредоточиться на ярких плакатах с инструкциями, которым необходимо следовать, с адресами и телефонами ассоциаций взаимопомощи, но безуспешно.
– Как мы до этого докатились? – шепчет она.
Ее тошнит от запаха дешевого кофе – запаха, который взбивают во влажном воздухе лопасти древних вентиляторов.
Юго поправляет ее:
– Как Лео мог вляпаться в такое дерьмо?
Анна не отвечает. Крики малышей, которые ссорятся в углу из-за сломанных игрушек, для нее будто нож в сердце. Она вспоминает сына в этом же возрасте. Думает обо всех тех усилиях, что ей пришлось приложить, о броне, что пришлось нарастить, и о том, что жизнь ведет с ней игру краплеными картами.
– Идемте, – говорит волонтер. На руках у него спит маленькая девочка.
Помещение пустеет. Юго и Анна забирают документы, которые сдали при входе. Построившись колонной, все направляются к главному входу. Все так медленно… Дверь приоткрывается, к ним выходит надзиратель и начинает перекличку.
– Как в начальной школе, – едва слышно бормочет Юго.
Посетители проходят один за другим, соблюдая порядок, – все стараются избегать малейших конфликтов, иначе свидание могут отменить, а тут есть те, кто проехал десятки, а то и сотни километров, чтобы час провести с тем, кого любят, обнять его. Им пришлось взять отпуск или отгул, купить билеты на автобус или поезд, выехать с огромным запасом времени, чтобы не опоздать на пересадку, не опоздать сюда ни на минуту, и лучше подыхать тут от жары, чем пропустить долгожданную встречу. Подойдя к непрозрачному стеклу, Юго и Анна, как и все, кто был в очереди до них, называют свои имена, снова показывают документы, сдают вещи на хранение. У них остается только сумка с одеждой для Лео. Адвокат продиктовала им список того, что нельзя проносить сквозь рамку: почти ничего нельзя, особенно того, на что может среагировать металлоискатель. Оставшись без сумок, телефонов и бумажников, с одной пачкой салфеток в кармане, они чувствуют себя голыми.
– Вот мы и здесь, – вздыхает Юго.
Они проходят сквозь рамку. Анна оглядывается по сторонам. Откуда-то доносятся голоса, отражаясь от раскаленных стен; временами их заглушает какой-то стук и скрежет. Сегодня никаких непристойностей не слышно, отмечает она, – возможно, они щадят семьи. У нее скручивает живот, когда они проходят в тесную комнату, где нужно оставить сумку со сменной одеждой для Лео. Анна привезла ему все новое. Легкие ткани, как раз для жары, быстро сохнут. После того как температура поднялась выше 34 градусов, ее стали посещать новые видения: измученные жарой люди, потные тела, насквозь промокшие простыни…
Всю одежду Лео перебирают, выворачивают наизнанку, прощупывают уверенными движениями. Сортировка идет быстро – это можно, это нет. Одна женщина жалуется, ее уже обыскали при входе, а теперь у нее
