Гребень Матильды - Елена Дорош
Откусила печенье и покачала головой: какое вкусное!
– Потом Большая Посадская. Там я тоже спрашивала целенаправленно. Соседи показали, что Найденов работал столяром… где бы вы думали?
– В особняке Кшесинской.
– В яблочко, Аркадий Нестерович!
– Все убитые были связаны с Кшесинской, но по-разному.
– Точно! – констатировала Анна и вдруг спохватилась, что сунула в рот пятое по счету печеньице.
– Мама дорогая! Все угощение съела! Простите меня, обжору!
Рудницкий вгляделся в ее бледное, со следами хронического недосыпания и недоедания личико. Какая уж тут обжора! Вся прозрачная, как рисовая бумага!
Он тоже не терял времени зря и после их разговора приложил немало усилий, чтобы ей помочь. Впрочем, не только данное обещание двигало им.
В отличие от Анны за два произнесенных ею на прошлой встрече слова – «Матильда» и «Стрельня» – он зацепился сразу. Связать их в одно целое не составило труда, ведь для него имя Кшесинской не было пустым звуком. В тысяча восемьсот девяносто четвертом он руководил расследованием одной весьма громкой кражи. Пропал бриллиантовый браслет неимоверной цены, а пострадавшей была балерина Кшесинская.
Тогда-то Рудницкий с ней и познакомился. Несмотря на то что к тому времени он занимал высокую должность, многое пришлось делать самому. Рядовых чинов сыскной полиции к фаворитке наследника не допускали, да и его – с величайшим трудом.
Впрочем, Матильда оказалась очень милой девушкой, лишенной снобизма. Во всяком случае, с ним она была любезна, без всякой спеси отвечала на вопросы и, кажется, не была слишком огорчена исчезновением столь дорогой вещи. Даже смеялась над собой, рассказывая, как искала пропажу, ползая под кроватью.
Матильда произвела приятное впечатление, даже немного – совсем чуть-чуть – взволновала сердце. С тех пор он краем глаза следил за ее судьбой.
Вот почему сразу подумал, что убийства могут быть связаны с ее драгоценностями. Сразу высказать эту версию благоразумно не решился, боялся сбить Анну с панталыку. Однако начал собирать и анализировать факты, которые могли превратить его предположение в полноценную версию.
Теперь он был готов ее озвучить.
Начал издалека, чтоб она прониклась и отнеслась к его словам с доверием.
– Анна, а вы знали, что Николай Гумилев в первую очередь считал себя путешественником, исследователем, а уж потом поэтом?
Она вскинула на него глаза, и Рудницкий в который раз удивился их яркости и нежной голубизне. Такие глаза, а смотреть с любовью не на кого! Бедная Анна.
– Да, Коля рассказывал мне о его увлечениях.
При имени Синицкого Рудницкий посмотрел сочувствующе, но спрашивать ничего не стал.
– Да, конечно.
В глубине дома раздался громкий звук, похожий на поросячий хрюк, а следом торопливое удаляющееся топанье. Анна вздрогнула и поморгала. Рудницкий сделал вид, что ничего не слышал.
Так. Интересно. Не замечала, чтобы Аркадий Нестерович страдал тугоухостью.
Раздался едва слышный скрип открываемой калитки. Потом слабый хлопок.
Кто-то вышел с участка. Но кто?
Она посмотрела на хозяина дома.
– Так вот, – продолжил Рудницкий с невозмутимым видом. – Однажды я слышал, – не от него самого, к сожалению, – что во время археологических раскопок на архипелаге Белого моря Кузовском, точнее на острове Русский Кузов, Гумилев вскрыл очень древнюю гробницу, в которой обнаружил скелет женщины. Необычный скелет. Более двух с половиной метров ростом.
Анна мгновенно забыла про хрюканье и топот.
– С другой планеты, что ли?
– Возможно. Но в данном случае важно не это. На женщине было одно-единственное украшение – гребень. Хотя погребение явно говорило о том, что похоронена важная персона. Возможно, даже – королева этого народа.
Рудницкий задумчиво улыбнулся.
– Гребень удивительной работы и редкой красоты: прекрасная девушка в облегающей тунике сидит на спинах двух дельфинов, несущих ее по морю. Гумилев считал, что гребень принадлежал некой цивилизации, о которой человечеству ничего не известно.
– Почему он так решил? Гребень был из какого-то необычного материала?
– Из золота. Но странного. Гребень был чересчур пластичен. Чуть ли не отпечатки пальцев на нем можно было оставить. Провели анализ. Выяснилось, что гребень сделан из золота тысячной пробы, которого нет в природе.
И, заметив, каким удивлением блеснули ее глаза, пояснил:
– То есть его невозможно получить искусственным путем, а в природе оно не существует.
– Непостижимо.
– Вот именно. Какой цивилизации принадлежала эта находка, не мог сказать ни один специалист.
– Когда Гумилев нашел гребень?
– В девятьсот четвертом году.
– В последний раз я видела его в «Привале комедиантов» весной шестнадцатого.
Рудницкий подлил кипятку в стакан и вдруг спросил:
– Вы знаете, как он погиб?
– Расстрелян. Двадцать шестого августа. Я вернулась в город через три дня.
– Вы не смогли бы помочь.
– Знаю. И все равно. Седьмого августа умер Блок. Потом Гумилев. Как будто брешь какая-то в пространстве появилась. Место пустое. Понимаете?
– Понимаю. Не раз чувствовал подобное.
Они помолчали.
– А что случилось с гребнем?
Ага, зацепило!
– Гумилев его продал.
– Как продал?
– Да очень просто. Были нужны деньги на новую экспедицию и продолжение работ. Цену, правда, заломил баснословную.
– Нашелся покупатель?
– Еще какой!
– И кто же?
– Матильда Кшесинская.
Анна, набравшая в рот чаю, от неожиданности проглотила кипяток, схватилась за горло, задышала, закашляла.
Рудницкий схватил полотенце и зачем-то стал махать у нее перед лицом. Остудить, должно быть, хотел.
Отдышавшись, она уставилась на него круглыми глазищами.
– Что вы об этом знаете? Расскажите все!
– Про Матильду? Или гребень?
– Про обоих.
– Насчет продажи гребня – это довольно известная в узких кругах история! Сам я к ним не принадлежу, но кое с кем знакомство вожу.
– Уметь водить знакомства – очень ценное качество, – улыбнулась Анна.
Рудницкий пожал плечами.
– Ну а про Кшесинскую и ее положение после семнадцатого года я знаю то же, что и все. Она обожала драгоценности, и их у нее было немало. Слышал, что большую часть вывезти из России не удалось.
– И где они теперь, по-вашему?
– Кто знает, Анна Афанасьевна. Возможно, спрятала. Или растащили, разграбили. Как-то слышал от одного человека, что на следующий день после бегства хозяйки ее экономка сама впустила в дом революционеров со словами: «Входите, пташка упорхнула!» Мешками добро выносили. И более всех в этом преуспела Катя-коровница, любившая припадать к ногам хозяйки при каждом удобном случае.
Рудницкий замолчал, рассматривая трясогузку, вспорхнувшую вдруг на перила.
– А гребень? – нетерпеливо спросила Анна.
– Да, гребень, – спохватился Аркадий Нестерович. – Подруга Кшесинской Зоя Ицкина была вхожа во многие дома. Один из ее давних знакомых рассказал мне, будто бы сама Матильда утверждала: приобретение гребня стало началом неожиданных мистических перемен в ее жизни. Она стала замечать: когда на ней этот гребень, все удается, ее мысли сбываются буквально. Загадывает какую-то встречу – она происходит, и так далее. Возможно, это выдумка экзальтированной женщины, – я Ицкину имею в виду, – но люди легко верят в такие вещи.
– Особенно в последнее время.
– Говорят, на Кшесинскую выходили люди из ассоциации американских мормонов. Предлагали за гребень два миллиона рублей, а потом и вовсе вручили подписанный чек. Сумму она должна была указать сама.
– Даже так?
– Кшесинская отказалась. Гумилев продал ей гребень с условием, что он никогда не покинет пределы России.
– Странное условие.
– Потом ей вроде бы даже угрожали. Поэтому гребень она всегда возила при себе. Боялась оставить.
– Вы намекаете, что она все же могла вывезти его из страны?
– Как ни странно, нет. Ни во время пребывания в Кисловодске, ни в Новороссийске, когда они готовились покинуть Россию навсегда, гребня при ней не было. Их с сыном отказывались сажать на «Семирамиду» – так назывался итальянский пароход. По данным одного очень осведомленного человека – не могу назвать его имени, – при ней оказались лишь запонки от Фаберже. Ими Кшесинская и расплатилась с капитаном судна.
– Значит, гребень в России.
– И, смею надеяться, ближе, чем кажется.
– Откуда уверенность?
– Не уверенность, нет. Скорее ощущение. Может быть, скажу глупость, но такой вещи трудно потеряться. Приметная уж больно.
– Пока ей это удается.
– Значит, тот, у кого находится гребень, осведомлен о его ценности и всеми силами пытается сохранить. Для себя, как видно.
– Все всегда хотят только для себя.
Прозвучало на редкость пессимистично. Рудницкий погрозил ей пальцем.
– Уныние – грех, помните? Унылый гибнет первым.
– Я не унылая.
– Еще какая унылая. Даже ваш нос уныл до невероятия.
– Нос? Да он же курносый! Вверх торчит!
– Это он раньше торчал и веснушками светил, а нынче уныло свисает, хватаясь за печально висящие щеки.
Анна поневоле рассмеялась.
– Да ну вас, Аркадий Нестерович! Вечно вы меня смешите!
– Ну вот и отлично! Тогда вернемся к нашим делам. Вы хотите найти драгоценности Кшесинской, я правильно понял?
– Отнюдь, Аркадий Нестерович. Я хочу найти убийцу.
– Почему-то мне кажется, в данном случае это одно и то же. Я кое с кем поговорил, как вы уже поняли. Но, к сожалению, ухватиться за ниточку не получилось.
– То, что
