Гребень Матильды - Елена Дорош

– Ноев ковчег, – сказал Кама себе под нос, поднимаясь по лестнице вслед за Яковом.

Привычно вскрыв кабинет, Яков прошел внутрь и, не включая свет, указал на телефон.

– Тот, что слева.

Егер набрал номер.

После первого гудка нарком поднял рубку.

– Слушаю.

Разговор длился ровно минуту. Выслушав просьбу, Дзержинский помолчал, обдумывая, и ровным голосом произнес:

– Позвони завтра в то же время.

Опустив трубку на рычаг, Егер повернулся к молчаливому товарищу.

– За доставкой груза проследил?

Яков кивнул.

– Что нарком?

Тот пожал плечами в черном пальто.

– Сомнений в целостности груза не было. Запаян, щели воском залиты. Нигде ни царапины.

– Вопросы были?

– Нет.

– Это хорошо.

Уже в автомобиле, глядя на мелькающие мимо дома, Кама сказал:

– Квартиры удачно подобрал.

Яков даже головы не повернул, но лицо его целых две секунды было довольным.

День Кама провел, заканчивая дела, а ночь – в старом доме, уже опустевшем.

Ему безумно хотелось увидеть ее. Просто увидеть. Чувство, которое он испытывал к этой женщине, отличалось от того, что было раньше.

– Это смешно, – сказал он сам себе вполголоса.

Но смешно ему не было.

В оговоренное время он набрал знакомый номер.

Здороваться нарком не стал.

– Вот что для тебя раскопали. Кроме Сергея Михайловича у Цецилии Баденской было еще пятеро детей. Сергей особо сблизился с Александром, который на три года старше. Служил тот генерал-инспектором при Верховном главнокомандующем военно-воздушного флота. Уволен со службы в семнадцатом и с разрешения Временного правительства поселился в Крыму в своем имении «Ай-Тодор». Революцию встретил там же, потом – германскую оккупацию. Когда территория временно перешла под контроль лояльных к белым союзников, Александр, не дожидаясь отъезда из Крыма семьи, убрался в Париж.

– Когда это было?

– В конце восемнадцатого. Все это время Романов имел достаточно свободы, чтобы поехать куда угодно.

– Он виделся с братом?

– Да. Уговаривал уехать. Тот не согласился.

– Сергей не согласился и-за Матильды. Взял на себя труд спрятать подальше от новой власти ее драгоценности. Сохранить до ее возвращения.

– И использовал для этого любые возможности, – подхватил нарком. – Клад искали в Петрограде, верно?

– Потому что Сергей Романов его не покидал.

– Зато его брат покинул. Смотри, что выяснилось: в Петроград Алексей Михайлович прибыл на поезде, а вот обратно ехал на автомобиле. Причем сразу на двух. С ним был племянник и еще трое неизвестных.

– Алексей увез часть ценностей Кшесинской.

– В сопровождении профессиональных военных. Исходя из этого, можно предположить: поскольку долго с таким грузом находиться в безопасности он не мог, то, никого не дожидаясь, отбыл в Париж. Как тебе эта история?

– Годится. Спасибо.

– Никитич скушает, уверяю. Грамотно подсунешь, и тем, кто работал с тобой в Петрограде, можно будет не волноваться. Зная старого друга, уверен: все закрутится немедленно. К Петрограду он сразу потеряет интерес, и скоро меры предосторожности не понадобятся.

«Хорошо бы, – подумал Кама.

– Это все?

– Нет. Не все.

Голос у наркома стал вкрадчивым.

– Ты, кстати, давно в Париже не был?

Понятно. Ну что ж. Долги надо отрабатывать.

– Давно, товарищ нарком. Успел соскучиться.

– Ничего, скоро свидитесь. Леонид, не сомневаюсь, захочет продолжить сотрудничество с тобой в этом деле.

– Буду искать клад Матильды со всем рвением.

– Добро. У меня там тоже есть интерес. Как раз для тебя дельце. И, кстати, скажи Кишкину, чтобы в Москву собирался. Он мне тут нужен. А заодно пусть прихватит Векшина. Не уморили его еще в кутузке?

– Живехонек, товарищ нарком.

– Ну, тогда до встречи.

В трубке раздались короткие гудки.

Яков привез Анну поздно ночью.

Они обнялись и долго стояли, замерев.

– Не жалеешь, что отдал мне гребень? – неожиданно спросила она.

– Это именно то, чего я хотел.

– У меня с самого утра чувство, что все будет хорошо.

– Все будет хорошо.

– Это гребень?

– Какая разница.

Она отстранилась и посмотрела прямо в глаза.

– Кама, кто ты?

– Я тот, кто тебе нужен.

– И это все?

– Пока все…

– Пока, – эхом повторила она.

Он поцеловал теплые губы.

– Тебе пора.

– Проводи меня до машины.

Они вышли.

– Сегодня я получила записку от Николая, моего жениха. Подсунули под дверь.

Кама смотрел без удивления и ничего не спрашивал.

Значит, ему известно и об этом.

Грустно улыбнувшись, она достала из кармана скатанный трубочкой крошечный листок.

– Взгляни.

Кама взглянул. Несколько нотных знаков на криво прочерченных линиях.

Он прищурился, вглядываясь.

– Мне кажется, это ария Мими из «Богемы», последние строки…

– Не надо. Я знаю.

«Прощай и не держи обид». Так пела бедная Мими, уходя от возлюбленного, чтобы дать ему свободу. Ведь она знала, что он полюбил другую…

– Я знаю, – повторила она и отпустила листок.

Ветер взметнул его, покружил немного и умчал вдаль, к чужим, неведомым берегам.

– Яков.

– Поезд через час.

– Джокер с тобой?

– Радуется. Любит ездить.

– Не забыл еще французский?

Яков пожал плечами и неожиданно заявил:

– Мне больше нравится английский.

Егер усмехнулся.

С порога она унюхала: пахнет пирогом с капустой.

– Ты, что ли, Анюта? – крикнула Фефа из кухни.

– А то кто же.

– Чего долго не шла?

– Да так. Дело одно было.

– Какое дело? – спросила Фефа, появляясь в прихожей.

Анна открыла перед ней коробку.

– Это тебе.

Фефа заглянула и ахнула.

В коробке лежали новенькие теплые боты. С меховой оторочкой поверху и рядом блестящих пуговок по бокам.