Гребень Матильды - Елена Дорош
– Не исключаю. Кшесинская, уверен, была женщиной практичной. Обладая столь значительными богатствами, наверняка позаботилась об их безопасности. Особняк строился по ее заказу и учитывал интересы хозяйки.
Егор откусил от пряника и стал задумчиво жевать, глядя в окно.
– В свое время там все перерыли. Гохран организовал несколько комиссий. Многое было изъято.
– И разграблено.
Егор пожал плечами.
– Время такое было. Сейчас в доме куча всяких учреждений расположена. Петросовет, Институт общественного питания и даже Общество старых большевиков.
– И такое есть? – удивилась Анна. – Не слышала.
Она поболтала ложкой в стакане и наконец спросила главное:
– Как, по-твоему, может кто-либо вести поиски тайника, чтобы этого никто не заметил?
– При такой заселенности? Не уверен. Хотя… было бы желание. Ночью там наверняка только сторожа. Надо попробовать навести справки. Уголовный розыск всегда найдет резон поговорить с людьми.
– Направлю туда Бездельного под видом пожарной охраны. Он – парень деловой. Прикинется хоть чистильщиком обуви, хоть принцем Гамбургским.
– Пусть имеет в виду, что особняк обыскивали. И не раз. В семнадцатом, а пуще в восемнадцатом обыски были повальными.
– Это я помню.
Егор взглянул проницательно.
– Что? Коснулось?
– У Синицких во время обыска сразу вынули ящики из стола и стали смотреть, не приклеено ли что под крышкой. А когда ничего не нашли, избили Колиного отца.
Маркелов посмотрел сочувственно, но ничего не сказал. Повыдвигал ящики стола, порылся и вынул два кусочка сахару.
– На, держи. Поделимся по-братски.
– Чаю подлить?
– Давай.
Он вдруг хмыкнул.
– Народ, кстати, быстро к обыскам приспособился. Всяк на свой талант. Впрочем, все прятали примерно одинаково. Но и солдаты не отставали. Раз находили вещи в одной квартире в определенном месте, то в следующей искали там же. Многие прятали кольца в банках с гуталином, но скоро солдаты смекнули и стали из банок выуживать. Пальцами прямо.
– Тебе приходилось участвовать?
– Бог миловал. Я же сразу по уголовной части пошел. Этим чекисты занимались. Ну и Гохран. Чтобы за границу продавать, на хлеб менять. Знаешь, справедливо.
– Да, конечно. Хочешь сухарик?
В кабинет заглянул Рыклин.
– Вернулся? – обрадовалась Анна. – Удалось выяснить?
– Да чего там выяснять-то было! Обе они – и Люба, и та, что любовница – показали, что обходчик был знаком с хозяйкой имения. Как ее там… Кшесинской.
Он обиженно пробухтел:
– Надо было из-за такой ерунды гонять меня черт знает куда!
– Данила, не сердись. Я тебя пряником угощу за все твои страдания, – примиряющим тоном проговорила Анна.
Она собственноручно налила Рыклину чаю и села рядом.
– Ну, рассказывай.
– Чебнева! – В кабинет заглянул дежурный. – Тут Бездельный звонил. Сказал, что с Крюкова канала. Продиктовал для тебя телефонограмму.
Анна выхватила листочек и впилась глазами в кривые строчки.
Все так, как она предполагала. Поистине день удался!
Ночью ей приснилось, что она бредет куда-то внутри густого тумана – ни земли, ни неба не видать – и зовет Фефу. Та где-то рядом, но почему-то не откликается. Вокруг – сплошное вязкое молчание, только перед самым лицом мелькают мелкие мошки.
Это так надоело, что пришлось заставить себя проснуться.
К чему такие сны?
Она встала попить водички. Фефа заворочалась, ощутив ее отсутствие, но не проснулась.
В кухне было холодно, дребезжали рамы и тонко позванивали стекла. Должно быть, сильный ветер с залива. Значит, утром будет дождь.
Анна зачерпнула из ведра, которое Фефа ставила у печки. За несколько часов печка, которую топили помалу, успевала остыть и воду не согревала.
Сделав несколько глотков и закутавшись поплотнее в Фефин платок, Анна встала у окна. Оно выходило на юг, значит, как раз в сторону Одессы.
– Коленька, милый, как ты там? – прошептала она.
В стекле отражалась унылая физиономия с растрепанной косой через плечо. Теперь все женщины стригутся коротко. Носить длинные волосы не модно, да и негигиенично. Она тоже собиралась отрезать надоевшую косицу, но убоялась Фефиного гнева. На нынешних модниц с прилизанными головками та только плевалась.
– Срамницы! Профурсетки! Смотреть тошно! Так бы и дала по пустой башке! – ругалась она.
Получить по башке Анне не хотелось. Рука у Фефы тяжелая. Но было и еще кое-что. Ей казалось, что, вернувшись, Николай должен увидеть прежнюю Аню, ту, которую полюбил. Ради этого можно потерпеть.
Ему было бы приятно, если бы она бывала в доме Синицких чаще. Он всегда хотел, чтобы они с его матерью сблизились. Поддерживали друг друга. Анна понимала, но каждый раз заставляла себя пойти к Марье Николавне в гости. Ей казалось, во взгляде Синицкой сквозило что-то осуждающее. Словно это она была виновата во всем, что случилось с Николаем. Временами ей и самой так казалось, хотя он всегда принимал решения сам. Только сам. Что было бы с ним, если бы он не ушел в Добровольческую армию и остался здесь? Лег рядом с Гумилевым и другими несогласными? Или стал служить большевикам? Что из этого хуже: вступить в безнадежную войну или лицемерить, сотрудничая с теми, кого ненавидишь? Порой она думала, что могла бы защитить его, останься он с ней, но это было химерой. Случись что, она не смогла бы защитить даже саму себя. Все они для новой власти – бывшие, поэтому чужие и потенциально опасные.
Она нашла спасение – ловить грабителей и убийц. Свой выбор сделал и Николай Синицкий. Теперь остается ждать и верить, что у него есть шанс на спасение. В чем оно будет заключаться? В возможности покинуть страну? Это значит, что они больше не встретятся. Или в возвращении? Гумилев тоже думал, что неприкасаемый, и продолжал креститься на купола. Считал, власть оценит его честность. Наивный.
– Нет уж, – вслух произнесла она, глядя в темное небо за окном, – лучше уезжай. Я все равно буду ждать.
В стекло неожиданно брызнула струя дождя. Еще одна. И еще. Скоро ливень задал барабанную дробь, искажая и размывая ее отражение в темном зеркале.
Почему-то показалось, что этот стук веселый, бодрящий и вселяющий надежду. Анна прислушалась.
– Жди, жди, жди, – выстукивали капли.
– Буду, буду, буду, – ответила им она.
Морковный чай с Марьей Николавной
На этот раз заставлять себя навестить Синицкую не пришлось.
Ей просто не терпелось!
Марья Николавна снова долго не открывала, и Анна уже начала беспокоиться. Не заболела ли часом?
Наконец та отворила и прижала палец к губам.
– Проходите, только тихо.
Анна вдруг разозлилась. Новые жильцы совершенно затюкали бедную женщину.
– Марья Николавна, а я к вам с подарком! – громко сказала она, нарочно замешкавшись в прихожей.
Синицкая в ужасе округлила глаза.
– Чайник поставить? – продолжала Анна, ожидая развития событий.
И они не заставили себя ждать.
Дверь ближней к выходу комнаты – как будто кто-то стоял за ней и ждал – распахнулась, и их взору явил себя дюжий молодец в изорванной на плече тельняшке.
– Ты чо тута орешь, старая карга! – с ходу начал он. – Я ж тебе говорил: тише воды ниже травы! Ты чо, по рынде захотела получить?
И шагнул вперед, занося над головой пудовый кулак.
– Товарищ! – окликнула его Анна, выходя на свет, падающий из открытой двери.
Молодец притормозил и, не опуская руки, обернулся.
– Это кто тут тебе товарищ, тля?
Увидев молодую девицу, он осклабился.
– Ты, что ли, в товарищи набиваешься? Так я не против. Прямо сейчас и подружимся. Заходи.
Молодец молниеносно схватил ее за руку и дернул на себя, но тут ему в нос уткнулось дуло пистолета.
– Подружиться? Почему бы и нет, – произнесла Анна, ласково улыбаясь и внимательно глядя на него.
Молодец скосил глаза к носу. Выражение лица сразу стало детским.
– Ты что, из бандитов, чо ли?
– Я из УГРО. Слыхал такое слово? Прошу назвать свою фамилию.
– Сы… Сычев. Се… Сева, – заикаясь, пропищал молодец.
По виску потекла крупная капля. «Ишь, как испугался», – с удовлетворением подумала Анна и, оттолкнув его, убрала браунинг в карман.
– Вот что, товарищ Сева. Прошу впредь Синицкой Марии Николаевне не докучать. Иначе разговор мы продолжим в другом месте. Понял?
Помедлив, Сычев кивнул.
– А теперь, товарищ Сева, идите в свою комнату и сидите там тихо. Очень тихо. Это понятно?
Сычев кивнул второй раз, и через секунду дверь комнаты захлопнулась.
Марья Николавна, наблюдавшая эту сценку, прижавшись к стене и сжав у горла шаль, только головой покачала.
Анна не поняла, с удивлением или с осуждением.
Сама она была ужасно собой довольна. Точно не могла определить, чем конкретно гордилась, – тем, что ловко приструнила распоясавшегося грубияна, или тем, что смогла защитить мать Николая, – но настроение у нее стало распрекрасное.
– А не испить ли нам кофею? Ужас как хочется! – громко возвестила она, когда они оказались в комнате.
– Простите, Анна, но кофе нет. Да и настоящего чаю раздобыть не удалось. У спекулянтов жутко дорого. Есть только морковный.
– Обожаю морковный чай! – продолжала веселиться Анна.
– Не смешите. Как можно любить эту гадость, – невольно улыбнувшись, ответила Марья Николавна.
– Не знаю, нравится! К тому же у меня с собой есть кое-что вкусное!
И жестом фокусника достала
