Гребень Матильды - Елена Дорош
– Хорошо обращается с оружием?
– Да. Удар настолько точный, что диву даешься. Один тык, и все. Крови нет.
– Да, для такой точности тренировка нужна.
– Именно.
– Может, бандит? Среди них немало умельцев на подобные дела.
– Нет. Не бандит. Не хуже меня знаете: те в одиночку не работают. У них действовать втайне от своих не принято.
– И ни одной зацепки?
– Почти ни одной. Одна из жертв была еще жива, когда ее нашли. Всего несколько секунд, но перед смертью она произнесла одно имя.
– Какое же?
– Матильда.
– Кого-то из убитых так звали?
– Никого. Проверили родственников, друзей. Даже клички собачек. Никаких Матильд.
– Никаких Матильд, – эхом повторил Рудницкий.
– Дважды на месте преступления я видела какого-то человека. И дважды мы не смогли его поймать. На Крюковом он побывал раньше нас. Его приняли за милиционера. Говорят, походил, посмотрел и ушел. Я заметила его случайно. В Стрельне тоже догнать не смогли. Лица я не разглядела, но интуитивно чувствую: это был тот же тип. Что характерно – ходил не боясь.
– То есть не убийца?
– Думала и об этом, но… нет.
– И вы решили, что у них с убийцей общая цель?
– А что можно предположить еще? Не может же он искать убийцу?
– Да, это было бы глупо с его стороны. Скорее всего, вы правы. Оба ищут нечто ценное.
– Что, Аркадий Нестерович, они могут искать такого, из-за чего можно убивать направо и налево?
– Да помилуйте, Анна Афанасьевна! Чего только не ищут одержимые!
– Мне кажется, надо установить, что связывает всех убитых.
– Согласен и даже готов помочь.
Анна взглянула посветлевшим взором.
Честно говоря, она не очень верила, что давно отошедший от дел Рудницкий сможет помочь чем-то существенным, но от такого человека порой достаточно услышать ободряющее слово, чтобы ощутить прилив сил.
На это она и рассчитывала.
От дачи Рудницкого до остановки трамвая Анна почти бежала, не обращая внимания на липкую дорожную грязь.
Вот ведь как бывает. Стоит произнести вслух то, что никак не поддается осмыслению, как решение находится само собой!
Она шла к Рудницкому с непонятками, а уходит с точным пониманием, где и что надо искать. Правда, для этого придется начать все сначала. Наплевать!
Анна посмотрела на свои избитые сапоги с налипшей глиной. Давно же она не надевала нормальные туфли! Как в восемнадцатом влезла в сапоги, так и таскает!
Стал накрапывать дождь. Анна подняла воротник тужурки.
Наплевать на туфли! Нашла о чем печалиться. Зато сапоги не жалко таскать по такой грязи!
Она побежала быстрее и ни разу не оглянулась.
Поэтому не заметила небольшую поджарую собаку, следовавшую за ней от самого дома, а потом, повинуясь какому-то знаку, свернувшую в сторону.
Паровик-«дымопырка» уже начал движение, но Анна успела вскочить на переднюю подножку. Вагоновожатая посмотрела на ее обувку неодобрительно. Дескать, не стыдно в вагон такую срань волочить?
Анна прошла в самый конец и встала у окна.
– Граждане! С двадцатого сентября бесплатный проезд отменяется! Готовьте гроши! – объявила вагоновожатая.
Маленький локомотив бодро волок за собой вагоны, выпуская из трубы копоть и искры, но Анне он нравился больше, чем электрические трамваи. Может, потому, что это был запах детства? Они с подружками из гимназии частенько отправлялись кататься после занятий. Это были маленькие путешествия, интересные, а порой захватывающие. В большом городе чего только не увидишь из окна вагона!
Она и не заметила, что улыбается.
Из архивной пыли
В Стрельну Анна послала Рыклина, на Крюков – Бездельного, на Большую Посадскую поехала сама.
Бездельный отправился выполнять поручение с готовностью, – почуял, что у Чебневой появилась идея, а с Рыклиным чуть до скандала не дошло.
– Снова всех опрашивать? Ты в уме? Я свое дело уже сделал! Точно тебе говорю: ничего из них уже не выудишь!
– Узнай только то, что я прошу!
– Тебе надо, ты и узнавай! У меня охоты нету! Свои же по пьяни прикончили!
Она уже хотела плюнуть и послать Рыклина куда подальше, но тут в конце коридора нарисовался вышедший на крик Маркелов.
Спор он разрешил на раз. Обматерил Рыклина и ушел обратно, не сомневаясь: его поняли. Впрочем, Анна решила, что надеяться на Данилу не будет.
На Большой Посадской она пробыла недолго, быстро выяснив все, что требовалось, а потом сразу поехала обратно и пошла в архив.
Нужно было посмотреть несколько дел семнадцатого года. Но поработать не получилось.
– Анюта!
Улыбаясь, ей навстречу из-за поворота вышел Румянцев. Сияет, как начищенный самовар. Наверное, решил, что букет ее просто осчастливил!
– Здравствуй, Никита, – ответила она без энтузиазма.
Румянцев, приготовивший руки для объятий, сразу сориентировался и сунул их в карманы.
– Какими судьбами тебя в архив занесло? – поинтересовался он уже спокойнее.
«А тебя?» – хотела спросить, но одумалась. Никита ничего плохого своим букетом сказать не хотел. Наверное.
– Надо кое-что посмотреть. Из старых дел.
– А я, наоборот, сдавать дела приехал. А то складывать уже некуда.
Произнесено это было со смешком, но у нее по спине пробежала холодная волна. Знаем мы, почему у вас так много бумаг. Врагов народа после победы революции меньше не стало, значит, и арестов все больше.
Никита продолжал что-то говорить, но Анна слушала невнимательно. Уловила только, что от такой работы у него нет времени на личную жизнь, а это чревато плохим здоровьем и надорванными нервами.
Зачем он говорит ей все это? Ей нет дела до его личной жизни. Зачем вообще он пытается восстановить их отношения?
Ему прекрасно известно, что у нее есть жених. Так к чему все эти букеты, разговоры?
Неужели он что-то знает о Николае? Уверен, что тот не сможет вернуться, поэтому место рядом с ней свободно?
Не сдержав эмоций, она взглянула на него чуть ли не с ненавистью.
Никита даже отпрянул.
– Ты чего, Анют?
Но она уже пришла в себя.
– Ой, прости, Никита, задумалась о своих проблемах, потому и рожу такую соорудила. Я не нарочно, честно.
– А какие у тебя проблемы? Может, чем помогу?
«Вот уж этого не надо», – подумала она, а вслух сказала:
– Спасибо. Если что, кликну на помощь.
– Лады! – посветлел Никита. – Так что насчет ресторана? Согласна со мной поужинать? Вспомним старое.
– У меня запарка. Прости, Никит.
– Да я не про сегодня говорю. На днях, хорошо?
– Договорились.
– Ну бывай тогда.
И пошел дальше, насвистывая.
– Никита! – спохватилась она. – Спасибо за цветы!
– В память о нашей дружбе, Анюта, – ответил он, не оборачиваясь.
В самом деле?
Копаясь в старых делах, Анна все думала, известно ли что-нибудь Никите о судьбе Николая.
Встав на цыпочки, она потянула на себя папку, не удержалась и завалилась на стеллаж. На голову высыпалась сразу куча пыльных дел.
Анна заморгала и громко чихнула.
– На здоровье, – негромко сказал кто-то, невидимый за рядами папок.
– Спасибо, – ответила она и стала разыскивать в куче нужное дело.
Стоило ли извлекать из архивной пыли то, что на самом деле нельзя было считать дружбой? С самого начала Никита просто подбивал к ней клинья.
Выяснить бы, что ему известно.
Папка с делом об ограблении особняка на Кронверкском была на удивление тонкой. По-видимому, расследовать преступление с самого начала никто не собирался, потому что внутри она нашла лишь одинокий листочек с заявлением потерпевшей.
Звали истицу Матильда Кшесинская.
Вернувшись в отдел, Анна с ходу направилась к Маркелову. До революции он окончил университет и считался одним из самых грамотных правоведов не только в уголовном розыске, но и во всей столичной милиции. Занять более высокий пост ему мешало неправильное происхождение – предки сплошь были из купеческого сословия, – но Егор, кажется, к должностям не стремился. Анна подозревала, что ему просто нравится работать сыщиком. Как и ей самой. На этом и строилась их взаимная симпатия.
– Егор, помнишь дело ограбления особняка Кшесинской? Ты ведь работал тогда.
Маркелов оторвался от бумаг и взглянул недовольно.
В кои веки удалось сесть за документы – и нá тебе! Лезут с вопросами!
– По делу спрашиваешь?
– А ты думал, из любви к балету?
– Ну тогда неси чай! Без него ни слова не скажу!
– Мухой обернусь!
Анна выпорхнула из кабинета и через минуту явилась с чайником – у дежурного отняла – и пряниками.
Маркелов хищно потянул носом.
– Мятные?
– Они, родимые. На, держи.
– А сахару или варенья нет?
– А марципана не хочешь?
– Нет, я сладкого не люблю, – не моргнув глазом ответил Егор.
Чай был горячим, пряники вкусными, и Маркелов потеплел.
– Из дома на Кронверкском проспекте Кшесинская сбежала еще в феврале семнадцатого. Второпях.
– А драгоценности?
– Наверняка не забыла. Не все, конечно. Судя по тому, что я слышал о ее богатствах, забрать она могла лишь малую толику. Чемоданчик, саквояж, сумку. Что еще? На следующий день там появились солдаты. Потом особняк превратился в главный штаб.
– Я помню. Ленин выступал с балкона этого дома. А что ты слышал, Егор?
– Про Кшесинскую? Ну… что драгоценностей у нее сундук на сундуке, что унитазы золотые, что…
– Хватит! – засмеялась Анна.
– Дыма без огня, как известно, не бывает. А что касается заявления, то его Кшесинская написала по наивности, конечно.
– В самом деле верила, что ценности ей вернут?
– Да кто знает.
– А могла часть остаться ненайденной?
– Не реквизированной, хочешь сказать?
– Да. Наверняка там
