Масонская касса - Андрей Воронин
— Сел, — с оттенком разочарования произнес стоявший рядом со Скориковым полковник грузинской госбезопасности Габуния, разглядывая самолет. Его широкое черноусое лицо, самой заметной деталью которого был огромный, полиловевший от холода нос, в данный момент выражало тягостное недоумение. — Слушай, поверить не могу, что я этих клоунов встречаю, как дорогих гостей! Так и хочется выйти на полосу с плакатом «Янки, гоу хоум!».
Произнесенная по-английски с сильнейшим грузинским акцентом фраза заставила полковника Скорикова улыбнуться. С Ираклием Самсоновичем Габуния они вместе учились и не раз пересекались по службе. Было очень приятно, что в этом непростом деле сотрудничать пришлось именно с Ираклием — по крайней мере, не понадобилось тратить время и нервы на поиски так называемого общего языка, на осторожное хождение кругами и прощупыванье друг друга обманчиво нейтральными фразами. Впрочем, Михаил Андреевич Скориков, человек бывалый и видавший виды, не без оснований подозревал, что их с Ираклием встреча на этом продуваемом всеми ветрами грузинском военном аэродроме вовсе не была случайной. Скорее всего, некто очень и очень осведомленный, перелистав личные дела, пришел к выводу, что вдвоем Скориков и Габуния составят отличную команду на эти несколько часов, после чего снял трубку и позвонил в Тбилиси, своему тамошнему коллеге. Что ж, как бы там ни было, повидать Ираклия оказалось приятно. Жаль только, что за работой не останется времени спокойно посидеть за бутылкой, вспомнить былые времена, курсантские хохмы и сослуживцев, многие из которых уже не первый год парят кости в земле — кто в своей, а кто и в чужой…
Через летное поле, дымя выхлопными трубами и рыча дизельными движками, уже ползла колонна большегрузных трейлеров. Двадцатитонные цельнометаллические фуры с броскими рекламными надписями на грязно-белых бортах довольно странно смотрелись на фоне зачехленных истребителей грузинских ВВС и тяжелого пятнистого транспортника с заключенной в окружность белой пятиконечной звездой на фюзеляже. Обменявшись взглядами, Скориков и Габуния уселись в дожидавшийся их «уазик» без водителя. Ираклий Самсонович запустил не успевший остыть движок, и машина покатилась напрямик через поле, наперерез грузовикам.
Грузовая аппарель транспортника начала опускаться, из-за чего самолет сделался похожим на невероятно жирную самку какого-то насекомого, готовящуюся отложить яйца. И действительно, стоило лишь нижнему краю аппарели коснуться мокрого рубчатого бетона, как из раздутого брюха показалось то, что издалека можно было легко принять за яйца какого-нибудь богомола или тли. Одинакового размера, все как один песочно-желтой расцветки, люди горохом сыпались наружу, растекались двумя ручейками и замирали, припав на одно колено, с автоматическими винтовками наперевес, в полной боевой выкладке, в обтянутых матерчатыми чехлами касках, неприятно напоминающих головные уборы солдат вермахта, — американские морпехи во всей своей красе, отборные, обстрелянные, прожаренные яростным солнцем Аравийского полуострова, с песком и пылью Междуречья, забившимися в складки одежды, всего несколько часов назад разъезжавшие на своих «хаммерах» по окрестностям Багдада…
Скориков подумал, что, увидь эту картину кто-нибудь из абхазского руководства, с ним непременно случилась бы истерика. Если не обращать внимания на «пустынный» вариант формы одежды, эти ребятки и впрямь здорово смахивали на десант. Двигались они стремительно и обдуманно, как под огнем, и вид у тех, кто, присев на корточки, охранял подходы к аппарели, был деловитый и решительный — такой, что даже Габуния, которому, по идее, полагалось быть с нынешними союзниками Грузии на короткой ноге, благоразумно остановил машину в полусотне метров от самолета.
— Красиво работают, черти, — заметил полковник Скориков, наблюдая, как морпехи ловко и слаженно скатывают по роликам аппарели какие-то кубические предметы, обтянутые зеленым армейским брезентом. Каждый куб катили четверо, а внизу его сейчас же подхватывал автопогрузчик и, совершив четкий разворот, задвигал в кузов поданной под погрузку фуры.
— Э! — пренебрежительно воскликнул Габуния, аккуратно просовывая под свои роскошные усы фильтр сигареты. — Посмотри, как одеты! Улетали — потели, а тут ноль по Цельсию. Забегаешь, слушай!
Усмехаясь, Скориков дал ему прикурить. Оба знали, что американцы суетятся вовсе не для того, чтобы согреться. Борт прибыл прямиком из Ирака, а там от быстроты, с которой производилась погрузка и выгрузка, зависело, взлетит самолет или останется на полосе грудой исковерканного, чадно полыхающего металлолома. На их глазах происходила отработанная до автоматизма стандартная процедура. Это напоминало работу хорошо отлаженного механизма, и полковник Скориков, человек в высшей степени ответственный и уравновешенный, почувствовал, как толкает его неожиданно проснувшийся дух противоречия — тот же самый, что внушил полковнику Габуния ни с чем не сообразную идею насчет плакатика «Янки, гоу хоум!». Работу этого механизма так и подмывало нарушить — пальнуть в воздух, например, или просто со всех ног броситься к самолету, размахивая руками и вопя какую-нибудь чушь про мир, дружбу и жвачку. Впрочем, с таким же успехом можно было выстрелить себе в лоб из «стечкина» — по крайней мере, эффект обещал получиться точно таким же.
«Нервы», — подумал Скориков, и это была правда: он действительно нервничал и даже не думал этого стесняться. Ему уже доводилось общаться с американскими военными, причем при самых разных обстоятельствах — и в рамках официальных дружеских визитов, и во время двусторонних инспекционных поездок, и в куда менее официальной атмосфере (в Афганистане, например, где пришить американского военного советника считалось большой удачей). Ему случалось с улыбкой жать этим парням руки и резать им глотки, однако нынешняя ситуация была воистину уникальной.
— Послушай, Ираклий, — поддавшись внезапному порыву, сказал он, — ты хотя бы представляешь, что мы все сейчас делаем?
Полковник Габуния затянулся сигаретой — глубоко, так, что красный огонек, разгораясь все ярче, подкрался совсем близко к его пышным усам, — и, отвернувшись от Скорикова, некоторое время смотрел в забрызганное растаявшим снегом окно. Там, за окном, уже выстроилась вторая линия обороны: грузинский спецназ с автоматами на изготовку стоял редкой цепью, повернувшись спинами к американской морской пехоте. «Уазик», в котором сидели полковники, очутился между двумя шеренгами вооруженных людей, в запретной зоне, куда без специального пропуска не посмела бы залететь даже птица. За грузинской цепью, частично скрытые пеленой разгулявшейся непогоды, серыми приземистыми призраками проползали бронетранспортеры.
— Не знаю, Миша, что здесь делаете вы, — откликнулся наконец Ираклий Самсонович, подчеркнув интонацией слово «вы», — а я просто стою на стреме. Помнишь, как в училище, когда по ночам лазили на кухню жарить картошку?
— М-да, — неопределенно произнес
