Масонская касса - Андрей Воронин
— Ну? — брюзгливо бросил Прохоров, когда за майором закрылась дверь. — Ты зачем сюда явился — в молчанку играть?
Слепой вдруг, не спрашивая разрешения, шагнул вперед и, отодвинув стул для посетителей, преспокойно уселся, забросив ногу на ногу.
— Не вижу смысла отвечать на риторические вопросы, — заявил этот наглец. — А если вопрос не риторический, то я тем более не намерен обсуждать эти темы при посторонних. Это ведь почти то же самое, что дать объявление в газете…
— Ну, положим, не то же самое, — возразил генерал.
— Я сказал «почти», — поправил Слепой и опять умолк, бесстрастно поблескивая черными окулярами.
Павел Петрович подумал, что такой агент, такое, пропади оно пропадом, доверенное лицо нужно ему, как прострел в пояснице. Вы только полюбуйтесь на него! Киллер, беспринципный подонок, а туда же — разговаривать на равных с генералом ФСБ! Ничего не скажешь, ценный кадр воспитал Федор Филиппович! На свою же, между прочим, голову и воспитал…
Нет, решение с самого начала было принято правильное, единственно верное: использовать этого хваленого умельца один раз, как китайскую зажигалку или презерватив, а потом без сожаления выкинуть на помойку. Там ему самое место, как и его шибко принципиальному куратору…
— Ну, и что ты обо всем этом думаешь? — справившись с раздражением, как бы между прочим поинтересовался Павел Петрович.
— Ничего, товарищ генерал-лейтенант, — без выражения, как робот, ответил Слепой.
— Ты знаешь, кто я? И откуда, если не секрет, тебе это известно?
Слепой усмехнулся.
— Секрет, — сказал он. — Я же профессионал. Вы — генерал Прохоров, причем генерал не свадебный, а действующий. Я бы сказал, активно действующий где-то на самом верху. Профессионалам вроде меня полагается знать о таких людях все, потому что оттуда, сверху, очень легко упасть. А тот, кто падает с такой высоты, как правило, расшибается вдребезги об одного из моих коллег. К этому следует быть готовым — я имею в виду, мне следует быть готовым к выполнению заданий такого рода. А когда знаешь понемногу обо всех потенциальных клиентах, это помогает сэкономить массу времени, когда наступает время действовать.
— Ого, — с насмешкой произнес генерал Прохоров, изо всех сил стараясь скрыть тягостное впечатление, произведенное на него словами собеседника. — Да ты оратор! Надеюсь, своих клиентов ты устраняешь не языком?
— Вы видели, как я это делаю, — спокойно заявил Слепой и через плечо, не глядя, ткнул большим пальцем в сторону выключенного телевизора.
— Откуда ты знаешь?
— А вы думали, я не замечу вашего человека с камерой? Было очень трудно справиться с искушением шлепнуть заодно и его…
— Зачем?
— Не люблю позировать.
Прохоров хмыкнул.
— Ну, это понятно. Даже естественно… А почему тогда не шлепнул?
Слепой поменял местами ноги и пожал одним плечом.
— Я профессионал, — уже далеко не в первый раз напомнил он, — и работаю в первую очередь за деньги. Не думаю, что Федор Филиппович так уж сильно кому-то мешал. Скорее это была проверка. Вы хотели убедиться, что я не являюсь современной версией троянского коня, что не стану докладывать обо всем, что вижу и слышу, старому хозяину. И вы избрали для этого самый простой и эффективный способ, поручив мне убрать того самого человека, который меня вам рекомендовал и на которого я, по вашему мнению, мог бы шпионить. И чтобы не полагаться только на мое слово, послали за мной следом этого клоуна с камерой. Его мне никто не заказывал, а я стараюсь, когда это возможно, не убивать, э-э-э… ну, вы понимаете. Бесплатно.
— Хм, — сказал генерал Прохоров.
— Кроме того, — спокойно закончил свою мысль Слепой, — мне хотелось пройти проверку. Пройти на пять баллов.
— Почему?
— Проверка, ради которой пускают в расход генерала ФСБ, означает, что дело ожидается по-настоящему крупное. А большое дело — это большие деньги.
— Опять ты о деньгах!
— А о чем же еще, товарищ генерал-лейтенант? О любви к Родине я вдоволь наговорился в пионерском возрасте. Если вам нужен фанатик, работающий за идею, вы совершили огромную ошибку, выбрав меня. И потом, даже фанатикам время от времени хочется есть. Вот я, например, голоден, и это странно. Три дня назад я выполнил довольно крупный заказ, а денег до сих пор не получил. Разве не странно?
— А что тут странного? — откинувшись на спинку кресла, делано удивился Павел Петрович. — Чем ты недоволен-то? Ты хотел пройти проверку? Ты ее прошел. Ну и молодец. Чего тебе еще не хватает?
Слепой снял темные очки и некоторое время массировал двумя пальцами переносицу. Потом он поднял глаза и взглянул Павлу Петровичу прямо в лицо. Глаза у него были как глаза — вполне обыкновенные, человеческие, серые, без отблесков адского пламени в зрачках и прочих инфернальных, мелодраматических штучек. Ничего иного Павел Петрович, собственно, и не ожидал. Тем удивительнее было вдруг возникшее у него ощущение стремительного падения с головокружительной высоты — уж не того ли самого падения, о котором минуту назад говорил Слепой?
— Да, — помолчав, негромко сказал Сиверов и снова надел очки, доставив тем самым генералу немалое облегчение. — Действительно, чего мне не хватает? Вы, наверное, знаете, — продолжал он доверительно, чуть подавшись вперед, будто в приливе внезапной откровенности, — что в моей жизни уже был период, когда я совершенно бесплатно, ради одного только удовольствия, стрелял в генералов. И начал я тогда, помнится, как раз с Потапчука. Так что философ, утверждавший, что в одну и ту же реку нельзя ступить дважды, явно поторопился с выводами. Ему бы подумать хорошенько, посоветоваться со знающими людьми…
— Это что, угроза? — набычился генерал-лейтенант Прохоров. Он был скорее изумлен, чем напуган; что-то в этом роде он испытал бы, наверное, если б ему вздумал угрожать какой-нибудь паук — пускай смертельно ядовитый, но все равно несоизмеримо мелкий по сравнению с ним, неспособный пережить даже удар домашним шлепанцем.
— Я никогда не угрожаю, — сообщил Слепой. — И вообще, генерал, давайте-ка не станем ходить вокруг да около. Вы, кажется, всячески пытаетесь продемонстрировать мне свое презрение и даже, наверное, думаете, что я его заслуживаю…
— А то нет! Федор был тебе вместо отца родного, а ты его шлепнул, да еще и похваляешься!
— Хорош
