Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
Большаков задумался.
– Да, – кивнул он после паузы. – Не принимаю.
Он при этом посмотрел довольно дерзко, будто хотел сказать: ну и что мне за это будет?
– А почему?
– Пустое дело, как мне кажется, – продолжал дерзить Большаков. – Желудок лечить или сердце, к примеру, – это я понимаю. А эти ваши таблетки от чего?
– От настроения вашего жуткого, – сказал Хургин. – Я по-простому объясняю, чтобы вам понятно было. Вы находитесь в состоянии перманентного стресса.
– Еще бы, – огрызнулся Большаков. – При моей-то работе…
– Тяжелая работа?
– Очень.
– И ночами приходится работать?
– Да.
– Вот мои таблетки вам и пригодились бы.
– Вы так думаете? – спросил без особого энтузиазма Большаков.
– Я в этом просто уверен.
– Хорошо, я буду их принимать, – сказал Большаков, чтобы быстрее покончить с этим, и провел ладонью по лицу.
Было видно, что он измотан.
– А о Виталике не переживайте, – произнес Хургин. – Все наладится у него. Я слежу за его состоянием, и у меня такое чувство, что мы победим болезнь. Мы ее вовремя нащупали.
– Значит, все-таки эпилепсия?
– Да, – ответил Хургин.
Большаков прикрыл глаза.
– Никогда не думал, что с моим ребенком такое может случиться.
Его измученная душа жаждала утешения. Потому он и пришел в этот кабинет.
– Вам надо отдохнуть, – сказал Хургин. – Иначе сорветесь. Послушайте меня. Возьмите отпуск недельки на две, поезжайте куда-нибудь, ну, не знаю… на природу, где лес, река…
– Нет, не получится, – оборвал его Большаков.
– Почему?
– У нас в управлении все отпуска отменены. Обстановка сложная в городе, из-за этих последних убийств. Вы же слышали, наверное?
– Об убийствах?
– Да.
– Слышал.
– День и ночь землю носом роем, и пока ничего. Маньяк. Таких труднее всего искать.
– Что, один и тот же убивает? – не поверил Хургин.
– Похоже, что да.
Глава 13
К профессору Вольскому Козлов поехал вместе с Викой. Он ее с собой взял специально, потому что чувствовал безотчетный страх в душе. Один он был ничто.
Вольского они обнаружили в преподавательской. Розовощекий гном сидел за видавшим виды столом и, кажется, дремал, потому что вздрогнул, когда Козлов открыл дверь.
– О! – сказал Вольский, его розовые губы сложились в колечко и образовали букву «о». – Неужели ты так быстро успел все подготовить, Олег?
Вика пряталась за спину Козлова.
– Я пришел, чтобы извиниться перед вами, – сказал Козлов.
Если сказать по чести, ему не было сейчас стыдно, все перевешивал ужас. Он испытал шок сегодня утром, и все остальные чувства в нем умерли, потому что казались мелкими и незначительными.
– Да, ты неприятно поразил меня, – согласился с готовностью Вольский.
Он не собирался уничтожать своего непутевого ученика, но отеческое внушение не могло помешать, как ему представлялось.
– И если бы я не знал тебя прежнего, такого, каким ты был раньше…
Козлов слушал с отсутствующим выражением на лице. Он и не хотел ехать сюда, но Вика настояла с непонятным для него упорством. И сейчас она зачем-то вмешалась, сказав торопливо из-за спины Козлова:
– Он больше не будет, Дмитрий Николаевич.
Вольский, будто только что обнаружил ее присутствие, с готовностью вытянул свою голову с серым пучком волос и произнес елейным голосом:
– А что это за адвокат появился у моего аспиранта? – Погрозил нестрашно пальчиком и засмеялся дробным смехом. – Ох, подозревал я, что неспроста в поведении Олега появились некоторые странности…
Козлов при этих словах дернулся, и его лицо скривилось, но Вика поспешно погладила его руку.
– Мне можно с вами поговорить? – спросила она.
– Да, конечно, – профессор склонил набок голову, изображая внимание.
– Олег, ты извини, пожалуйста…
Только сейчас Козлов понял, что Вика хочет, чтобы он ушел. Оставил их одних.
– Что такое? – спросил он грубо, раздражаясь в одно мгновение.
– Я хочу поговорить с Дмитрием Николаевичем.
– Я тебе не мешаю!
– Конечно, не мешаешь, – мягко согласилась Вика. – И все-таки я хотела бы…
Козлов не дослушал и вышел в коридор, громко хлопнув дверью. Этот звук пугливо убежал вниз по лестнице и вскоре вернулся эхом.
– Своенравный, – сказал Вольский не то одобрительно, не то осуждая.
– Он всегда такой?
– Нет.
– Только в последнее время?
– Да. А вы кем ему приходитесь? – заинтересовался Вольский.
– Знакомая.
– Ага, – сказал профессор понимающе. – И давно вы с ним знакомы?
– Недавно.
– Ага, – опять сказал профессор. – Так с чем вы ко мне пожаловали?
– Я – ни с чем.
– Но вы же пришли ко мне.
– Это не я. Это Олег. Он не хотел ехать один, и я составила ему компанию.
– И в конце концов Олега выставили за дверь, а сами сидите напротив меня.
– Да, я хотела расспросить вас о нем. Вы его, наверное, знаете лучше меня. Дольше, по крайней мере.
– Еще со студенческой скамьи.
– Мне лично он кажется славным парнем.
Вольский кивнул, соглашаясь.
– Он безобидный, правда?
– Да, – кивнул Вольский. Подумал и добавил после паузы: – Практически всегда.
– Но бывают и исключения? – вскинулась Вика.
– В нашу последнюю встречу с ним, например.
– А что произошло?
– Он мне нагрубил. Безо всякой на то причины.
– Он стал вспыльчивым.
– И вы это заметили? – оживился Вольский.
– Да. С ним что-то происходит.
Вика хотела подступиться к главному – способен ли Олег совершить что-то страшное? – но не решалась.
– Мне кажется, ему нужен отдых, – сказал Вольский, – смена обстановки.
– Почему?
– Он устал. Или что-то его гнетет. Не знаю даже, в чем причина. Если в человеке происходят изменения, значит, надо искать внешний фактор, какой-то раздражитель.
– А если его нет, этого раздражителя? Не просматривается.
– «Не просматривается»! – засмеялся Вольский. – В том-то и дело, что не просматривается, но если он не просматривается, это еще не значит, что его нет совсем. Есть, но не виден!
Вольский придвинул потрепанный журнал.
– Здесь есть статья очень интересная. О том, как в прошлом веке некий мастер установил в опере странный музыкальный инструмент – беззвучный. То есть не совсем такой уж беззвучный. Что есть звук? Всего лишь колебания воздуха. Эти колебания достигают нашего уха – и мы слышим звук. А теперь представьте, что звук этот такой частоты, что его человеческое ухо не улавливает. Представили?
– Да.
– Вот такие звуки этот странный инструмент и производил. Ухо их не улавливало, но – прошу заметить! – частота звуковых колебаний была из разряда тех, которые вызывают в человеке безотчетное чувство тревоги. И вот начинается концерт. Музыкант нажимает на клавиши – и что?
– Что? – спросила Вика.
– Паника! У людей в зале – волосы дыбом. Лошади у подъезда оперы начинают волноваться и сходить с ума. Но отчего? Ведь никаких внешних проявлений! А причина-то, мы с вами знаем, есть. Так и здесь, милая моя. Есть что-то такое, что Олега раздражает и выводит из себя. Последние два месяца он сам не свой.
Он был прав, конечно. Страшные сны не давали Козлову покоя. Вот она, причина. Но, даже зная об этом, невозможно ничего понять.
– Значит, ему уехать надо?
– Да, – с готовностью кивнул Вольский.
– Хорошо, – сказала Вика. – Спасибо вам.
– За что? – удивился профессор.
– За участие. До свидания.
Козлова Вика обнаружила на улице. Он стоял, прислонившись к дереву, и мрачно рассматривал проносящиеся мимо автомобили.
– Пойдем, – сказала Вика.
– Я вот подумал здесь… – Он кусал нервно губы. – Мне надо побыть одному.
– Ты обиделся на меня, да?
– Мне лучше побыть одному!
– Как знаешь.
Не лучше ли им действительно расстаться? Кто он ей? Вика развернулась и пошла прочь. Козлов не остановил ее. И даже не окликнул.
Глава 14
Завотделением оказался хмурым и неприветливым. Худое, в морщинах лицо, очки в черной старой оправе, седые волосы выбиваются из-под белой шапочки. Большаков показал свое удостоверение. Врач скользнул по удостоверению демонстративно равнодушным взглядом, спросил коротко:
– Ну и что?
– Вы моих подчиненных к потерпевшей не допускаете. И вот я сам приехал, лично.
– А вы зря приехали.
– Почему?
– Мне без разницы, кто к этой девушке рвется, – хоть лейтенант, хоть министр внутренних дел. Ни того, ни другого не пущу в палату.
– Вы мешаете следствию.
– А вы гробите человека.
– Мы этого человека еще даже не допросили. А вы говорите, что гробим.
– Она испытала шок. И ей эти ваши допросы…
– Не смейте так со мной разговаривать! – взорвался Большаков.
Врач внимательно на него посмотрел.
– Вам успокоительное бы попить, – сказал.
Он эти слова произнес с издевкой, чтобы уколоть, но, к его удивлению, Большаков не обиделся, а засмеялся.
