Масонская касса - Андрей Воронин
— Понятия не имею, — сказал он. — На месяц, на два, на год… Хотя я думаю, что хватит и недели. Просто чтобы убедиться, что тебе ничто не угрожает.
— А если угрожает?
Глеб решил проигнорировать этот вопрос, поскольку не знал ответа, который устроил бы Ирину.
— Только не забирайся слишком далеко, — посоветовал он. — По крайней мере, постарайся найти место, где в пределах досягаемости есть хотя бы один компьютер, подключенный к Интернету. И почаще проверяй электронную почту, договорились? А то представь себе картину: муж давно вернулся, сидит дома среди пустых кастрюль, а жена все еще где-то прячется…
— Очень смешно, — сказала Ирина. Судя по тону, смешно ей не было — ну ни капельки.
— Да уж, обхохочешься, — согласился Слепой, нюхая вынутую из кармана сигарету, издававшую острый запах сушеной травы. — Ну, все, мне пора бежать. Целую. Пока.
Он поспешно повесил трубку, пока Ирина не успела сказать что-нибудь еще, сунул сигарету в зубы и наконец-то закурил — без удовольствия, как будто принимал лекарство. Потом спохватился и осмотрел клавиатуру таксофона. Он сто лет не пользовался этими аппаратами и, честно говоря, не помнил, есть ли у них кнопка повторного набора номера. Кнопка была; помянув недобрым словом технический прогресс, Слепой снова снял трубку и принялся наугад набирать номера — набирал, давал несколько звонков и вешал трубку. Пару раз ему успели ответить; тогда он извинялся, говоря, что ошибся номером, и прерывал соединение. Когда номеров набралось с десяток, он покинул кабинку, почти на сто процентов уверенный, что теперь даже Будда не сумеет разобраться, по какому именно номеру он звонил.
Стоя на бровке тротуара в опасной близости от наполненной коричневой талой жижей глубокой выбоины в асфальте и рассеянно поглядывая по сторонам, он докурил сигарету. Мысли его беспорядочно перескакивали с предмета на предмет, и все это были сущие пустяки, наподобие вопроса о том, какое право имеет «Макдональдс» именоваться рестораном. Об Ирине он старался не думать; думать о генерале Прохорове и майоре Якушеве было противно, о Федоре Филипповиче поздно, а о предстоящей работе, наоборот, рано. Поэтому он думал о всякой ерунде и занимался этим до тех пор, пока проезжавшее мимо такси не угодило колесом в ту самую выбоину, до колен окатив его грязной ледяной жижей. Тогда Сиверов выругался, бросил в лужу окурок, кое-как почистился и зашагал к оставленной на стоянке машине.
* * *
Полковник Скориков, не вынимая руку из офицерской полевой сумки, большим пальцем сдвинул вниз предохранитель «стечкина». Его глаза превратились в дальномер, мозг лихорадочно работал, со скоростью мощной вычислительной машины оценивая обстановку. Обстановка, строго говоря, была хоть и скверная, но много лучше той, на которую можно было рассчитывать с учетом обстоятельств. Так, например, створка двери кузова к этому моменту успела наполовину закрыться, скрыв контрактника вместе с его находкой от взглядов водителя и сопровождающего следующего в колонне грузовика. Это было очень кстати, поскольку позволяло сохранить секретность — вернее, то, что от нее осталось.
— Охренеть можно! — разорялся контрактник, все еще держа в опущенной руке спецназовский нож, которым он неизвестно где и при каких обстоятельствах завладел.
Автомат этот болван забросил за спину, чтоб освободить руки («Для мародерства», — злобно подумал Скориков). У второго солдата автомат был в руках, но его дуло смотрело куда-то вбок и вниз, а предохранитель, как совершенно отчетливо видел полковник, пребывал в крайнем верхнем положении, что превращало автомат в довольно неудобный эквивалент дубины. Зорко подмечая все это и многое другое, полковник Скориков в то же самое время испытывал жгучее любопытство и даже что-то вроде облегчения: ну вот, не было бы счастья, да несчастье помогло. Сам он ни за что не отважился бы нарушить прямой приказ генерала и сунуть свой любопытный нос под брезент, которым был плотно закутан таинственный груз. За него это сделал спецназовец; конечно, Прохоров будет очень недоволен, но, в конце концов, виноват во всем не Скориков, а тот болван, который выставил здесь пост, не предупредив старшего о прибытии спецконвоя. Вот болван пускай и отвечает, а полковнику Скорикову теперь поневоле придется узнать, что же такое он должен протащить из сердца Грузии через пол-России аж до самого Приволжского военного округа…
— Что б я сдох! — продолжал (слава богу, не во всю глотку) контрактник. — Это ж баксы!
— Баксы? — с мальчишеским любопытством переспросил лейтенантик, вытягивая из воротника бушлата цыплячью шею.
— Баксы? — эхом повторил изумленный Габуния.
— В натуре, баксы, — авторитетно заключил второй контрактник, заглянув через плечо товарища. — Это сколько ж их тут, а, пацаны?
Полковник Скориков не стал участвовать в этом водевиле и вслед за всеми вопить: «Баксы, баксы!» Вместо этого он молча подошел к машине и через головы сгрудившихся возле нее людей заглянул вовнутрь. Он увидел сплошную стену зеленого брезента и косой разрез в ее левом нижнем углу, как раз на уровне человеческой груди. А из разреза прямо на него глядела, жеманно поджав губы (сделав куриную гузку, как сказал бы генерал Прохоров), жабья физиономия президента Франклина, заключенная, как положено, в овальную рамку. Первая мысль, посетившая полковника Скорикова при виде знакомого портрета, была, по сути, простым повторением только что произнесенной солдатом фразы: «Сколько ж их тут, мама родная!»
Первым, как ни странно, пришел в себя лейтенант. Он проворно обернулся к Скорикову и, смешно насупив редкие белесые брови, набычившись, произнес:
— Что это значит?
— Это значит, приятель, что ты влез не в свое дело, — любезно пояснил полковник Скориков. Мгновение назад он понятия не имел, как ему теперь выпутаться из этой поганой ситуевины, но, когда настало время что-то делать, оказалось, что решение уже принято, а детальный план дальнейших действий разработан, рассмотрен и утвержден целиком, без единой поправки. — Сам влез и меня впутал. Ну, что уставился, как свинья на ветчину? Не волнуйся, все по закону. А что не по закону, то не наше с тобой дело, а государственное. Сейчас я тебе бумагу…
Его правая рука все еще находилась внутри полевой сумки, и теперь он, помогая себе левой, поднял эту сумку, расположив ее параллельно земле, и так, не вынимая руки, нажал на спусковой крючок. Выстрел прозвучал приглушенно, от планшета полетели клочья, а лейтенант обхватил руками простреленный живот и медленно опустился на колени с выражением испуга и недоумения на моментально посеревшем, утратившем румянец мальчишечьем лице. Отметив про себя тот факт, что глаза у него, оказывается, голубые — не голубовато-серые, а вот именно голубые, прямо как васильки, — Скориков опустил левую руку, дав
