Владимир Гриньков - Приснись мне, убийца
Вика вскинула голову.
– Это не он! – произнесла испуганно.
– Он!
– Не он!
Большакову показалось, что девушка даже осмелела. Она все еще ничего не понимала, но что-то ей подсказывало: надо рассказать обо всем, что ей известно.
– Его в последнее время мучили кошмары. Он рассказывал мне об этом. Какие-то жуткие сны, которые снились ему ночами.
«Значит, все-таки сговорились».
– Очень интересно, – кивнул Большаков, а глаза оставались равнодушными. – И что же дальше?
– С ним что-то происходит.
«Еще бы. Четыре убийства – это не шутки».
– Я хотела, чтобы он обратился к врачу.
– А он? – быстро спросил Большаков.
– Отказался.
– Почему?
– Боится. Говорите, что ему навесят ярлык ненормального.
А ведь это выход для него, Козлова. Если его признают невменяемым, он останется жить. Значит, и это предусмотрел. Большаков прикрыл глаза. Да, точно. Козлов уже на первом допросе начал косить под идиота. Сны, ночные кошмары. Пока врачи проведут экспертизу, то да се. Время выгадывает.
– Вы сами хоть в это верите?
– Во что? – не поняла Вика.
– В эти бредовые сны.
– Не знаю, – осторожно сказала Вика.
«С ними придется повозиться. С обоими».
– Пишите, – Большаков придвинул бумагу и ручку. – Все, что знаете. О чем вам Козлов рассказывал. Что сами видели.
Вика писала долго, и все это время Большаков сидел не шелохнувшись и смотрел на нее. Глаза опустил, только когда Вика отложила ручку.
– Я написала.
– Все?
– Да.
Она так посмотрела, будто спрашивала, может ли уже быть свободной. Но Большаков не смог бы доставить ей такого удовольствия, даже если бы очень захотел.
– Я задерживаю вас до выяснения обстоятельств дела, – сказал он.
– Какого дела? – спросила Вика упавшим голосом.
Она стремительно, на глазах, бледнела.
– Об убийствах, – сказал Большаков безжалостно. – Так-то вот.
Глава 19
Доктор Хургин обрадовался Большакову как родному.
– О! – сказал он. – Вижу явный прогресс. Вы посвежели.
– Неужели? – удивился Большаков и посмотрелся в зеркало, висевшее в кабинете врача.
– Определенно, – заверил Хургин.
– Стрессы мои отступили.
– Есть причина?
– Думаю, да. Поймали убийцу, и у меня теперь снова тридцать шесть и шесть. Хоть в космос лети.
– А в чем задержка?
– Начальство не пускает, – засмеялся Большаков. – Говорят – раскрути сначала этого маньяка, после полетишь. – Согнал с лица улыбку. – А я к вам за помощью, доктор. – Провел ладонью по лицу, раздумывая, как бы все рассказать покороче. – Убийца ваньку на допросах валяет. Несет околесицу, прикидывается идиотом. Мы его на освидетельствование отправим, за этим дело не станет, но пока, предварительно, не могли бы вы на него взглянуть?
– Зачем?
– Это ваш профиль, доктор. Вы этих симулянтов ведь чувствуете за версту. От вас ничего не требуется: я буду вести допрос, а вы тихонько посидите в уголочке, понаблюдаете. Мне ваш совет нужен, как с этим типом обращаться. С ним сладу нет, и я не знаю, честно говоря, как к нему подступиться.
– Он изображает из себя ненормального?
– Да. Этакий лунатик. Ночью спит в своей постели, видит жуткие сны, в которых он кого-то убивает, а утром просыпается, и все у него нормально. А потом обнаруживается, что убийства эти существуют в действительности. Но он ничего не помнит. А? – Большаков посмотрел на доктора. – Неплохо придумано?
– Провалы в памяти едва ли не каждый второй из такого рода клиентов демонстрирует, – сказал Хургин. – Не знаю, не помню и все такое прочее. На Нюрнбергском процессе один из нацистских бонз такую комедию разыграл. Сидел в зале суда с отсутствующим видом, будто его происходящее не касается. Не помню, мол, ничего, память отшибло – и спроса с меня нет. Но его на чистую воду быстро вывели.
– Каким образом?
– Посадили в просмотровом зале одного и стали ему кинохронику крутить. Вот он парад принимает, вот с Гитлером о чем-то беседует. В общем, его прежняя жизнь, где он был в силе. Приятные воспоминания, он даже прослезился, смотрел с улыбкой умиления на себя прежнего. А его тем временем снимали скрытой камерой. Пленка потом и послужила доказательством, что он все помнит, ничего не забыл.
– Ловко! – сказал Большаков. – Но с этим сложнее все.
– Почему?
– Он не говорит, что у него память отшибло. Наоборот, все помнит. Но утверждает, что видит все во сне. Этакое раздвоение личности.
– А может, и вправду он что-то такое во сне видел?
– Ну что вы, в самом деле, – поморщился Большаков. – Его девушка опознала, на которую он напал. Картина абсолютно ясная.
– Хорошо, я посмотрю на него, – согласился Хургин.
– Когда мы сможем это сделать?
– Завтра, например.
– Но только в первой половине дня.
– Как скажете… А как он вам самому показался? – неожиданно спросил Хургин.
– Кто?
– Убийца.
– Нормальный парень. Аспирант.
– Аспирант? – изумился Хургин.
– Да. Филолог.
– Ну надо же. Мир перевернулся. Чеховы и Толстые взяли кистени и вышли на большую дорогу. Что с тобой, Русь? Чего ради он убивал, кстати?
– Из-за денег. Банальные грабежи.
– Я совсем перестал понимать жизнь, – признался Хургин. – Иногда хочется заснуть и не просыпаться.
Глава 20
В Козлове была какая-то заторможенность. Он вошел медленно в кабинет, так же медленно преодолел расстояние от двери до стула.
Хургин сидел в углу и внимательно рассматривал вошедшего. Козлов бросил на незнакомого ему человека быстрый взгляд и тут же опустил глаза.
– Побеседуем, – предложил Большаков.
Он брал инициативу на себя, и Хургин мог наблюдать за Козловым в естественной обстановке.
– В прошлый раз мы остановились на твоих снах. Я так и не понял: ты в подробностях все видишь?
– Да.
– Всю обстановку в квартире, отдельные предметы?
– Да.
Каждый раз Козлов, прежде чем ответить, выдерживал паузу. Казалось, что даже самый простой ответ дается ему нелегко. Не то чтобы он раздумывал, как ему выгоднее было ответить, а просто не знал, что сказать, выискивал где-то в глубинах памяти вот это простое слово «да».
– И себя тоже видишь?
– Где?
– В своих снах?
– Нет.
– А откуда же ты знаешь, что это ты? – удивился Большаков.
Этот вопрос совершенно поверг в уныние Козлова. Он долго раздумывал, явно не зная, что ответить.
– Просто знаю, что это я, – ответил он мрачно.
– Подруга твоя, Ольшанская, показывает, что ты среди ночи вскочил, якобы увидев во сне убийство. Было такое?
– Было.
– А дальше что?
– Когда это – дальше?
– Ты ведь опять потом заснул. Заснул?
– Да.
– А продолжение сна видел?
– Нет.
– А что ты видел?
– Я видел…
Козлов едва начал фразу и тут же ее оборвал. Сидел на стуле, сжавшись в комок, будто хотел стать еще меньше, чем был на самом деле.
– Ну! – нетерпеливо произнес Большаков.
– Я не помню, о чем мы с вами говорили, – сказал Козлов.
– Когда говорили?
– Только что. Мысли оборвались. Какая-то пустота в голове.
Большаков бросил красноречивый взгляд на притаившегося в углу доктора – каково, мол? Потом сказал, демонстрируя ангельское терпение:
– Мы говорили о твоих снах. Ты в них видел все подробности происходящего. Но если тебя будили неожиданно…
Козлов вдруг закрыл лицо руками и замотал головой:
– Я нить разговора теряю. Вот слушаю вас сейчас и не могу за словами уследить.
– Скажите, а как вы общаетесь со своими близкими? – неожиданно подключился к разговору до сих пор безмолвный Хургин.
Козлов медленно обернулся и посмотрел на доктора.
– Вы женаты? – спросил Хургин.
– Нет.
– У вас есть близкие друзья?
– Нет.
– Ну хоть кто-нибудь, с кем вы встречаетесь достаточно часто?
– Вольский.
– Это кто?
– Профессор. Мой научный руководитель.
– Вы ему симпатизируете?
– Да.
– И у вас хорошие отношения?
– Не совсем.
– Почему?
– Из-за моей диссертации, наверное.
– А что такое с вашей диссертацией?
– У меня пропал интерес к работе.
– Апатия, да? Ничего не хочется делать?
– Да.
– И начались конфликты с этим вашим профессором, – сказал понимающе Хургин.
– Да.
– Давно?
– Нет, не очень.
– А точнее можно определить этот срок?
– Два месяца, наверное.
– Два месяца, как вы поссорились? – уточнил Хургин.
– Нет, поссорились мы совсем недавно.
– А что такое вот этот ваш срок – два месяца?
– Два месяца назад у меня пропал интерес к работе.
– Вот так сразу?
– Да.
– В одно мгновение? – не поверил Хургин.
– Да.
– Проснулись в одно утро и решили, что все?
– Что – все? – переспросил Козлов и даже наморщил лоб, пытаясь сообразить, что к чему.
– Мы говорили о вашей диссертации, – напомнил Хургин. – И о том, что у вас пропало желание работать над ней.
