Князь поневоле. Регент - Илья Городчиков
Холодный ветер пробивался сквозь толстое сукно пальто, также купленного у одного из находящихся в больнице за честную сумму. Зима в этом году выдалась лютая, будто пытаясь подчеркнуть мрачные настроения последних месяцев войны, а теперь и мрачное настроение, нависшее над столицей и всей Россией.
Москва, обычно шумная и полная жизни, теперь казалась застывшей, будто погружённой в тяжёлый сон. Улицы, которые ещё вчера сверкали огнями праздничных гирлянд, сегодня были пустынны, лишь изредка пересекаемые фигурами спешащих куда-то прохожих.
Я опирался на костыль, стараясь не нагружать повреждённую ногу, и медленно двигался в сторону вокзала. Каждый шаг отдавался ноющей болью. Можно было поймать извозчика или немногочисленных появившихся таксистов, но мне хотелось прогуляться. Прогулки обычно успокаивали, и именно это сейчас было нужно.
На перекрёстках стояли группы людей, перешёптывающихся между собой. Их голоса, обычно громкие и уверенные, теперь звучали глухо, словно боялись разбудить что-то страшное.
— Говорят, в Кремле уже ничего не осталось… — донёсся шёпот из-за угла.
— А император? — спросил другой голос, дрожащий от холода или страха.
— Кто его знает… Может, жив, может, нет. Но если его не станет…
Они замолчали, заметив моё приближение. Их глаза скользнули по моей колодке с наградами, и они поспешно разошлись, словно боясь быть узнанными. Такие сцены повторялись снова и снова. Страх витал в воздухе, густой и неотпускающий.
Дома, украшенные к Рождеству, выглядели теперь неуместно, будто маскарадные костюмы на похоронах. В витринах магазинов ещё красовались праздничные товары, но покупателей не было. Лишь изредка мелькали фигуры солдат или опричников, их лица напряжённые, а руки невольно тянулись к оружию при каждом шорохе. Силовые органы сильнее остальных чувствовали напряжение, понимая опасность всего происходящего. Пойди всё не по плану — и именно силовикам придётся принимать самые тяжёлые решения.
Я прошёл мимо полуразрушенного здания, где ещё вчера был один из лучших ресторанов города. Теперь от него остались лишь обгоревшие стены и груды битого кирпича. Рабочие молча разбирали завалы, их лица покрыты сажей и усталостью. Никто не смел говорить вслух о том, что все думали: это был не просто теракт. Это было начало чего-то большего. Тысячи и миллионы умов размышляли о том, кто же смог организовать настолько серьёзное нападение на страну, что лишь недавно разгромила Европу на полях сражений.
Возле вокзала толпа сгустилась. Люди стояли в очереди за билетами, их глаза полные тревоги. Некоторые держали детей за руки, другие — скудные пожитки, свёрнутые в узелки. Все хотели одного — уехать. Подальше от столицы, подальше от возможной бури.
— Билеты до Риги уже кончились, — услышал я голос кассира.
— А до Нижнего? — спросил мужчина в потрёпанной шинели.
— Тоже. Попробуйте завтра.
Мужчина опустил голову и отошёл, бормоча что-то под нос. Его плечи были сгорблены, будто на них давила тяжесть всего мира.
Я остановился, глядя на эту картину. Москва замерла, затаила дыхание. Город, который пережил столько войн и смут, теперь стоял на пороге нового испытания. И никто не знал, что ждёт его завтра.
Ветер снова завыл, поднимая снежную пыль. Я крепче сжал костыль и сделал шаг вперёд. Надо было уезжать. Пока ещё было время. Конечно, в столице оставалось множество моих знакомых, которые наверняка будут в городе, в самом эпицентре будущей бури, но мне нужно было убраться в Томск. Там у меня было достаточно ресурсов и политических возможностей для того, чтобы обезопасить себя и своих близких.
Удивительно, но билеты до Томска купить получилось, пусть и за завышенную цену у одного из коммерческих железнодорожных компаний. Поезд отходил от Москвы в предрассветной мгле, словно крадучись, будто боялся привлечь лишнее внимание. Вагон, в котором я разместился, был полупуст — лишь несколько угрюмых фигур в дальних углах, да пара купцов, нервно перебирающих бумаги. Окно покрылось ледяными узорами, сквозь которые едва проглядывали силуэты покидаемого города. Москва оставалась позади, но её тень, тяжёлая и неотпускающая, висела над каждым из нас.
Первые вёрсты прошли в гнетущей тишине. Лишь стук колёс, монотонный и неумолимый, напоминал, что время ещё движется. Но уже на первой остановке — в Нижнем Новгороде — стало ясно, что покоя ждать не стоит.
Платформа была заполнена военными. Солдаты в серых шинелях с белыми повязками опричников выстроились вдоль состава, их глаза блуждали по вагонам с холодной подозрительностью. Двери распахнулись, и в проход ввалился офицер с наганом на боку.
— Документы, — бросил он коротко, даже не глядя на меня.
Я молча протянул бумаги. Его пальцы, грубые и потрёпанные, листали страницы, будто искали что-то, чего там заведомо не было. Взгляд на секунду задержался на титуле, но ни уважения, ни страха в его глазах не появилось. Только усталое равнодушие. Псам великого князя часто было абсолютно плевать на титулы — им было важно выполнить свою работу.
— Проезжайте, ваше сиятельство, — процедил он, возвращая документы.
За окном мелькнули фигуры арестованных — двое мужчин в потрёпанных пиджаках, их лица бледные, но спокойные. Опричники грубо толкали их в сторону товарного вагона. Никто не протестовал. Никто даже не смотрел, ведь каждый понимал, что стальной машине контрразведки мешать не стоило — слишком большой был шанс, что сам попадёшь в жернова, что перемолотят и не заметят.
К вечеру доехали до Перми. Здесь патрули были ещё чаще, а на стенах вокзала уже висели свежие газеты. Здесь была небольшая остановка, и я вышел к небольшим лавкам, что во множестве стояли на вокзальной площади. Чёрные заголовки кричали о «предателях отечества», о «заговорах», о «необходимости твёрдой руки». Я купил один из листков, но читать его не стал — и так было ясно, что новости будут только хуже.
Поезд тронулся, и снова
