Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
— Баланс? — Кассиан впервые позволил себе нечто похожее на усмешку, и от нее по залу пробежал могильный холод. — Баланс — это лишь затишье между двумя приступами агонии.
Вместо войн голограмма явила… порядок. Идеальные, кристаллические структуры медленно расползались по планете, замораживая все на своем пути. Замораживая войны, чуму, саму жизнь.
— Я видел это тысячелетиями. И я понял то, чего не смогли понять Архитекторы. Ошибкой был не Раскол. Ошибкой была сама Жизнь. Этот хаотичный, болезненный процесс, обреченный на вечные страдания.
Он повернулся ко мне, и его звездные глаза, казалось, заглядывали прямо в душу, в ту ледяную пустоту, что поселилась в ней.
«Вечный стазис? — пронеслась в голове холодная, как сквозняк, мысль. — Конечная, просьба освободить вагоны». Это не лечение, а кома. Не решение, а капитуляция. Идеальный порядок — смерть любой системы, ведь равновесие требует динамики, а не статики. В его безупречной, чудовищной логике зиял изъян. Он не был прав. Он просто… устал.
— Моя цель — не уничтожение, — продолжал Кассиан, не ведая о моих мыслях. — Я не варвар, который сжигает библиотеку, чтобы согреться. Моя цель — исправление этой ошибки. Я хочу не убить вселенную. Я хочу ее… вылечить. Погрузить в идеальный, безболезненный, вечный стазис. Состояние абсолютного Порядка и покоя. Где не будет ни боли, ни страха, ни надежды, ни отчаяния. Только… тишина.
Голограмма погасла. Купол вновь явил холодные, безразличные звезды.
Мы стояли в оглушительной тишине, каждый переваривая услышанное. Его логика была чудовищной. Бесчеловечной. Но, черт побери, в ней нашлась своя, уродливая, пугающая убедительность. Он предлагал не ад, а… рай. Рай для тех, кто устал. Для тех, кто больше не хочет чувствовать. И в этот момент я, как никто другой, понял, насколько соблазнительным может быть такое предложение.
Этот древний, выгоревший дотла философ не просто верил в свои слова. Он и был этой верой.
— И какую же роль в этом… театре… ты отводишь мне? — мой голос прозвучал ровно, безэмоционально. — Если Жизнь — болезнь, а твой Порядок — лекарство, то кто тогда я? Инструмент для эвтаназии?
Кассиан медленно развернулся, и в его звездных глазах не было ни угрозы, ни злорадства. Лишь холодный, отстраненный интерес ученого.
— Ты не инструмент, Наследник Голода. Ты — сам процесс. Неизбежный. Необходимый.
Один его шаг — и мир снова изменился. Купол над головой погас, зал утонул в абсолютной, бархатной тьме. И эта пустота отозвалась во мне. Мой внутренний холод, проклятие всей моей жизни, узнал в ней родную стихию.
А потом в этой тьме вспыхнули два огня: яростный, золотой, хаотичный и холодный, синий, идеально ровный.
— Два искажения, — прокомментировал Кассиан из темноты. — Вечно воюющие, вечно порождающие страдания.
— Магистр, не слушайте его! Это яд для ушей! — прорычал Ратмир, делая шаг вперед и выставляя щит, будто пытаясь заслонить меня от этих слов.
Кассиан проигнорировал его. Между двумя огнями возник третий элемент — сгусток абсолютной, всепоглощающей черноты. Мой голод. На голограмме черный клинок начал всасывать и золотое пламя, и синий луч.
— Пустота, — голос Кассиана стал почти благоговейным. — «Изначальный Голод». Это не зло. Это… очищение. Единственная сила, способная вернуть все к исходному состоянию.
— К абсолютному нулю! — выпалил Елисей. В его голосе вместо страха звенел азарт ученого, столкнувшегося с невозможной теоремой. — Но что, если ваш план «перезагрузки» не сработает? Что, если после абсолютного нуля не последует ничего? Вы просчитывали эту вероятность?
— Вероятность неудачи ничтожна по сравнению с гарантированным страданием, которое несет бытие, — безразлично ответил Кассиан, и тьма вокруг нас начала рассеиваться. Он стоял, вытянув перед собой руку, на бледной коже которой мерцали кристаллические узоры. — Но сама по себе Пустота — слепой огонь. Ей нужен… хирург. Тот, кто направит скальпель.
Он посмотрел прямо на меня. Это было предложение. Партнерство.
— Михаил, он лжет! — голос Арины был полон отчаяния, взывая не к логике, а лично ко мне. — Тишина — это не покой, это смерть! Ты сам боролся за жизнь, за свой род! Неужели ты готов предать все это ради… тишины?
Ее слова ударили под дых. И Кассиан это почувствовал.
— Твой род? — усмехнулся он, и голограмма ожила вновь. Вместо войн на куполе замелькали кадры из моей прошлой жизни: офис, бесконечные отчеты, лица политиков на экране, вспышка авиакатастрофы. — Вспомни, аналитик. Твои войны, твоя политика, твои бессмысленные отчеты. Разве это не была та же самая боль, тот же хаос, только в меньшем масштабе?
Я замер, глядя на обрывки своей забытой жизни.
— Я предлагаю тебе не просто покой, — его голос стал почти соблазнительным. — Я предлагаю тебе смысл. Великую цель, которая оправдает все страдания. И твои, и этого мира. Я не хочу забрать у тебя Искру, Наследник. Я хочу научить тебя владеть ей. По-настоящему. Я дам тебе то, чего ты ищешь. Контроль.
«Он предлагает мне клетку, — прозвучал в голове древний, уставший голос Искры. — Другую, более изящную, но все равно клетку. Он хочет не управлять мной, а использовать. Как и Архитектор».
Будто услышав ее, Кассиан обратился прямо ко мне:
— Перестань бороться со своим голодом. Стань им. И я покажу тебе, как превратить этот голод в инструмент созидания нового, идеального мира.
Он замолчал, давая мне время переварить это чудовищное, до омерзения соблазнительное предложение. Мне предлагали не просто спасение от проклятия. Мне предлагали стать богом. Богом, что нажмет на кнопку «удалить мир», искренне веря в свое благодеяние. И самое страшное — какая-то часть меня, уставшая от боли, от борьбы, от вечного голода, хотела… согласиться.
Соблазн. Паршивое, липкое слово из дешевых книжек вдруг обрело вес, вкус и запах. Запах — пыль веков и холод далеких звезд. Вкус — горький шоколад: отвратительно, но хочется еще. Пока я стоял посреди зала, в моей голове шла гражданская война: аналитик спорил с человеком, голод — с остатками совести. И на фоне всего этого балагана Кассиан просто ждал.
— Хватит. — Голос Ратмира, хриплый и резкий, как скрежет металла по камню, разорвал гнетущую тишину. — Мы не будем слушать эту ересь. Магистр, приказ?
В его взгляде застыла отчаянная, почти детская надежда. Надежда на то, что его командир, его
