Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин
И актер не упускал случая явить миру свое восхищение вождем. Его избрали делегатом на последний при жизни Сталина XIX партийный съезд в октябре 1952 года. Разумеется, все делегаты – люди, тщательно отобранные и проверенные. Тем не менее по всему залу рассаживали офицеров госбезопасности – в штатском, разумеется.
Место рядом с народным артистом СССР Черкасовым досталось капитану госбезопасности Юрию Сергеевичу Соловьеву. Он служил в управлении охраны министерства государственной безопасности. Это подразделение, которое отвечало за охрану высшего руководства.
Капитан Соловьев вспоминал:
«Нашему взору предстало световое сияние над головой И.В. Сталина во время его выступления. Не сговариваясь, мы одновременно произнесли: “Нимб”. В зале не было другого яркого источника света, кроме ореола над головой И.В. Сталина. Такое явление возникает, по всей видимости, при большой силе эмоционального напряжения. Все это продолжалось несколько секунд в момент, когда И.В. Сталин произносил с подъемом слова призыва – поднять знамя национально-освободительного движения народов».
Николай Черкасов был символом сталинского кинематографа. После смерти вождя, после XX съезда, когда началась десталинизация и немалая часть страны ужаснулась тому, что творилось, репутация любимого актера Сталина ему, конечно, сильно мешала. И он не сыграл то, что мог сыграть. А ему под силу были совершенно иные роли…
Записка секретариата ЦК членам Политбюро ЦК о рассылке материалов ИНО ОГПУ. 11 марта 1929. [РГАСПИ]
Руководителей партии знакомили с материалами внешней разведки только по личному указанию Сталина
Некоторые другие ленинградцы не демонстрировали такой же преданности вождю, докладывал комиссар госбезопасности 3-го ранга Михаил Литвин:
«Антисоветские элементы продолжают распространять контрреволюционную клевету и антисоветскую агитацию в защиту врагов народа.
Член-корреспондент Академии Наук – профессор физики ФРЕНКЕЛЬ Я.И., разрабатываемый нами как участник фашистской организации, на митинге научных работников Физико-Технического института внес добавление к резолюции, требующей расстрела врагов народа: “До полного ознакомления с материалами судебного разбирательства воздержаться от требования расстрела БУХАРИНА, РЫКОВА и других”, но которое никем поддержано не было.
Писатель КАЗАКОВ в беседе с литературными работниками выразил сомнение относительно того, что “все ли, что фигурирует в деле, имело место в действительности”.
Отмечаются факты усиления контрреволюционной агитации со стороны духовенства. Протоиерей ГЕОРГИЕВСКИЙ заявил: “Идет борьба за власть. Нашему брату духовенству совсем житья не стало. Арестовывают всех подчистую. Вот тебе и свобода. Видно, есть что-то в верхах, если сажают”».
Михаила Литвина, нового начальника ленинградского управления НКВД, нарком Ежов отличал, хотел сделать своим первым замом. Когда время самого Ежова закончилось, Литвин тоже был обречен. Понимая это, не стал ждать ареста и застрелился.
На процессе Генрих Ягода только раз возразил обвинителю Вышинскому:
– Прокурор безапелляционно считает доказанным, что я был шпионом. Это неверно. Я – не шпион и не был им.
Бывший хозяин Лубянки логично отметил, что если бы он был шпионом на самом деле, то «десятки стран могли бы закрыть свои разведки – им незачем было бы держать в Союзе такую сеть шпионов, которая сейчас переловлена».
Гордый оказанным ему доверием, прокурор Вышинский обвинял бывших членов политбюро, друзей Ленина, отцов революции и советского государства, тех, на кого долгие годы смотрел снизу вверх. Ягоду Андрей Януарьевич смертельно боялся, поэтому с особым удовольствием сводил счеты с некогда всесильным наркомом внутренних дел.
Никаких доказательств у обвинения не было. Все зависело от признания обвиняемых. Конечно, они были сломлены, думали только об одном – как выжить. И тем не менее, если бы они на суде, в присутствии иностранцев стали отказываться от своей вины, процесс бы рухнул.
Рискованное дело. Но недаром Вышинский добивался прежде всего признания обвиняемых. Он писал и переписывал обвинительное заключение и в соответствии с ним требовал от следователей выбивать нужные показания из арестованных. Он сам вел допросы и прекрасно знал, что никакой вины за подсудимыми нет. Но это его совершенно не волновало.
Вышинский попросил передать ему дачу бывшего секретаря ЦК Леонида Серебрякова, арестованного по подписанному им же ордеру. Причем до ареста Андрей Януарьевич часто с удовольствием гостил у Серебрякова и нахваливал его дачу.
Американский дипломат Джозеф Дэвис и И.В. Сталин в Кремле. [20 мая 1943]. [РГАСПИ]
Американский посол Джозеф Дэвис поверил в истинность процессов, на которых недавние руководители советского государства признавались во всех смертных грехах. Он написал книгу «Миссия в Москве», по ней сняли просоветский фильм, который очень понравился Сталину
Имущество осужденных подлежит конфискации в пользу государства. Но государство решило, что ради такого заслуженного человека, как Вышинский, можно сделать исключение. Хозяйственное управление союзной прокуратуры провело ремонт (за казенный счет), и Вышинский поселился на даче человека, которого отправил на тот свет.
Андрей Вышинский добился невозможного: заставил весь мир, за малым исключением, поверить в то, что подсудимые действительно виновны. Иностранные юристы и журналисты, приезжавшие в Москву, считали, что процессы были вполне законны и советское государство вправе карать своих врагов. Обвиняемые охотно признавали вину, отнимая хлеб у прокурора. Иностранцы принимали их признания всерьез.
Сталину и Вышинскому невероятно повезло с тогдашним американским послом. Джозеф Дэвис, видный деятель демократической партии, ничего не понимал в советской жизни и поверил в истинность московских процессов, на которых недавние руководители советского государства «признавались» во всех смертных грехах. Он не сомневался в виновности обвиняемых и слал соответствующие послания в Вашингтон президенту США Франклину Рузвельту. Дэвис написал книгу «Миссия в Москве», по ней сняли просоветский фильм, который очень понравился Сталину.
Во время Второй мировой войны бывший американский посол Дэвис вновь приехал в Москву. Его принимали как дорогого гостя.
«На встрече с Вышинским, – вспоминала переводчик Татьяна Алексеевна Кудрявцева, которая в годы войны работала в наркомате иностранных дел, – Дэвис чрезвычайно высоко отзывался о выступлениях Вышинского на московских процессах, на которых он присутствовал… После беседы, когда я пошла провожать Дэвиса к лифту, Вышинский сказал мне: “Вернитесь”. Я решила, что он хочет дать мне указания, как составить отчет. Такой был порядок – при сложных переговорах переводчику всегда говорили, что надо отразить в отчете, а о чем умолчать.
Когда же я вернулась в кабинет, он сказал: “Садитесь” и заходил по комнате. Вышинский заговорил и целый час рассказывал, как ночами не спал, взвешивая, правильный ли выносит приговор – “ведь это были близкие мне люди, товарищи,
