Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин
Старший майор госбезопасности Павел Буланов, бывший помощник бывшего наркома, на суде рассказал, что Ягода опасался, что новый нарком Ежов сможет выявить его роль в организации убийства Кирова, и решил убить Ежова:
– Когда Ягода был снят с должности наркома внутренних дел, он предпринял уже прямое отравление кабинета и той части комнат, которые примыкают к кабинету, здания НКВД, там, где должен был работать Николай Иванович Ежов.
Он дал мне лично прямое распоряжение подготовить яд, а именно взять ртуть и растворить ее кислотой. Я ни в химии, ни в медицине ничего не понимаю, может быть, путаюсь в названиях, но помню, что он предупреждал против серной кислоты, против ожогов, запаха и что-то в этом духе…
Это поручение Ягоды я выполнил, раствор сделал. Опрыскивание кабинета, в котором должен был сидеть Ежов, и прилегающих к нему комнат, дорожек, ковров и портьер было произведено Саволайненом (сотрудник НКВД) в присутствии меня и Ягоды.
Я приготовлял большие флаконы этого раствора и передавал их Саволайнену. Распрыскивал тот из пульверизатора. Помню, это был большой металлический баллон с большой грушей. Он был в уборной комнате Ягоды, заграничный пульверизатор…
Авантюрно-фантастический рассказ недавнего помощника наркома внутренних дел не мог не произвести сильнейшего впечатления на современников. Михаил Афанасьевич Булгаков в романе «Мастер и Маргарита» не упустил такого яркого сюжета.
В главе «Великий бал у сатаны», где описывается, как Маргарита вынуждена встречать всех самых отвратительных преступников, среди последних гостей появляется новенький, который получил «совет, как избавиться от одного человека, разоблачений которого он чрезвычайно опасался. И вот он велел своему знакомому, находящемуся от него в зависимости, обрызгать стены кабинета ядом».
М.А. Булгаков. [ТАСС]
Писатель Михаил Булгаков, следивший за процессом над Ягодой, не упустил такого яркого сюжета, как обрызганные ядом стены, и использовал его в романе «Мастер и Маргарита»
Точку в истории с мнимым отравлением ртутью поставили только в наши дни. Генеральная прокуратура в 1988 году установила:
«Террористический акт в отношении Н.И. Ежова (ртутное отравление) был фальсифицирован им самим и бывшим начальником контрразведывательного отдела НКВД Николаевым.
Перед разработкой легенды Николаев получил консультацию об условиях возможного отравления ртутью у начальника химакадемии РККА Авиновицкого, после чего в обивку мягкой мебели кабинета Ежова втер ртуть и дал на анализ.
Работник НКВД Саволайнен, имевший доступ в кабинет Ежова, в результате систематического избиения “сознался” в подготовке ртутного отравления Ежова. После ареста Саволайнена в подъезд его дома была подброшена банка с ртутью, которую потом обнаружили и приобщили к делу в качестве вещественного доказательства».
Корпусного комиссара Якова Лазаревича Авиновицкого, первого начальника Военной академии химической защиты, помощь людям Ежова не спасла. Его арестовали по обвинению в участии в антисоветском военно-фашистском заговоре и расстреляли.
Выставленный безжалостным киллером-отравителем и опозоренный Иван Михайлович Саволайнен, уже немолодой человек, служил в наркомате всего лишь беспартийным курьером-вахтером. Его тоже расстреляли. Впоследствии реабилитировали…
Выяснилось, что Николай Иванович Ежов сам приказал опрыскать стены своего кабинета ртутью. Не большого ума был человек, но ради того, чтобы расстрелять своего предшественника Ягоду, придумал поразившую самого Михаила Булгакова целую детективную историю!
И Менжинского не отравили. Он давно и тяжело болел. Умер от сердечного приступа. Но ведь тогда решительно все поверили в виновность врачей!
Игнатия Николаевича Казакова расстреляли.
Напрасно он просил о помиловании:
«Тяжело мое преступление. Никогда в жизни до встречи с Ягодой я не предполагал, что стану преступником… Страшными угрозами Ягоды вовлечен я в тягчайшее преступление, кошмаром, висевшим надо мной и давившим на психику. Теперь я свободен от этого кошмара, я получил заслуженный приговор суда… Прошу Президиум Верховного Совета СССР смягчить решение Верховного Суда, дабы я мог, отдав своему народу все свои знания и силы, своим трудом и творчеством, как можно скорее, загладить тяжести своего преступления».
Льва Григорьевича Левина расстреляли.
Хотя Ромен Роллан телеграфировал Сталину: «Прошу пощады для доктора Левина, который действовал под преступной угрозой его семье. Настоятельно прошу смягчить приговор над ним». Но в эпоху большого террора заступничество не помогало.
По другому процессу расстреляли младшего сына профессора – Владимира Левина, служившего во 2-м Западном отделе наркомата иностранных дел. Его старшего сына, тоже медика, посадили в 1949 году – по другому делу врачей. Сталин охотно повторял кажущиеся ему удачными приемы… Кстати, правнук профессора Льва Левина – знаменитый Владимир Семенович Высоцкий.
Дмитрия Дмитриевича Плетнева приговорили к 25 годам. Он из тюрьмы взывал к главе правительства Молотову:
«Я был оклеветан. Обвинение, выставленное против меня, ложно. Мое сознание было вынужденным. Но я не считал возможным сделать об этом заявление на суде, подобно Крестинскому. Я нахожусь в тюрьме уже с декабря 1937 г. Я страдаю морально в предельной степени. Здоровье мое резко ухудшилось. Мне уже 66 лет.
Пунктом, на котором строилось обвинение, было свидание с Ягодой, на котором он будто бы угрозами мне и моей семье потребовал моего участия в умерщвлении Горького. Этого свидания ни в августе, ни в июне по последующей версии никогда не было. Ягоду я вообще видел только один раз в жизни во время приступа у него грудной жабы. Никаких разговоров с Ягодой у меня не было, кроме как о его болезни.
Я клянусь всем светлым для меня в своей невиновности. Я прошу о пересмотре моего дела».
Это был 1939 год. Из секретариата Молотова письмо просто переслали новому наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии.
Еще через год, в июне 1940 года, профессор Плетнев написал новое заявление и рассказал, как из него выбивали признания:
«Три года я мытарюсь от следствия к следствию, от суда к суду, из тюрьмы в тюрьму при полной моей невиновности…
Дело об умерщвлении ГОРЬКОГО и КУЙБЫШЕВА возникло по показаниям ЯГОДЫ, который, по личному его заявлению, вызвал меня к себе в половине августа 1934 г. и угрозами потребовал от меня соучастия с доктором ЛЕВИНЫМ в умерщвлении ГОРЬКОГО. На мое отрицание этого факта со стороны следователя последовало мордобитие. Я указал, что этот факт не мог иметь места, так как я с 20 июля 1934 г. по начало октября был в заграничной командировке. На следующий день справками из паспортного отдела… мои слова были подтверждены и установлен факт моего алиби.
Тогда следователь сказал: “Если высокое руководство предполагает, что вы
