Генрих Ягода. Генеральный комиссар государственной безопасности - Леонид Михайлович Млечин

В доме на Никитинской впечатление подавленности, растерянности. Происходят как бы вторые похороны. Вместе с тем, чувствуется известный страх. Приехавшая к концу моего посещения Екатерина Павловна выглядела очень плохо, буквально постаревшей и осунувшейся. Все боятся, как бы на процессе не стали “трепать” имя Тимоши».

Настроениями в семье главного пролетарского писателя интересовался и вождь. Нарком внутренних дел Ежов пересылал Сталину агентурные сообщения о разговорах в семье Горького, составленные начальником 9-го отделения 4-го отдела ГУГБ майором госбезопасности Журбенко:

«Источник “Эдуард”:

Источник был в доме ГОРЬКОГО в момент передачи по радио сообщения Прокуратуры Союза о привлечении к судебной ответственности: БУХАРИНА, РЫКОВА, ЯГОДЫ и других.

В момент объявления об умертвлении ГОРЬКОГО, КУЙБЫШЕВА и МЕНЖИНСКОГО Надежда Алексеевна заплакала: “Отравили, они, значит, и Максима отравили… Когда дали Максу какое-то слабительное, ему стало хуже; это без меня они ему дали… Сволочи. Алексей Максимович ведь совсем было поправился, а эти негодяи… значит, ПЛЕТНЕВ… Алексей Максимович ненавидел его. А ЛЕВИН, какая сволочь. Сплошная маска. Это они ему что-то дали. КРЮЧКОВ всегда говорил, что раз в доме бывают члены правительства, лишний народ приглашать нельзя и поэтому пускал только нужных ему людей. Но зачем, что им сделал Алексей Максимович?”

Надежде Алексеевне стало хуже. Она сказала, что пойдет к себе, заявив нам, что “я так много пережила, выдержу и это”».

«Источник “Тихий”:

1 марта в доме царило уныние. Екатерина Павловна ПЕШКОВА и Надежда Алексеевна ПЕШКОВА находились в чрезвычайно удрученном состоянии и беспрерывно плакали. Екатерина Павловна переселилась на эти дни в дом ГОРЬКОГО.

Н.А. ПЕШКОВА находилась в тяжелой депрессии и производила впечатление человека с пошатнувшейся психикой.

Сквозь слезы она постоянно восклицала: “Не уберегла, не досмотрела, оказалась дурой и игрушкой в руках преступников”. ЯГОДА и КРЮЧКОВ награждались Н.А. ПЕШКОВОЙ эпитетами негодяев, мерзавцев и т. п.

Н.А. ПЕШКОВА сказала источнику: “Я не сплю все ночи, перебираю мысленно всех своих знакомых, никому не верю. Я совершенно разочаровалась в жизни и людях. Я всего боюсь”. Когда она узнала, что на процессе будет говориться о смерти Максима ПЕШКОВА, она сказала: “Я боюсь, что мое имя будет фигурировать рядом с грязными именами ЯГОДЫ и КРЮЧКОВА. Боюсь, что мое имя будет опозорено всюду”.

В этот вечер было много разговоров о разных подробностях и деталях, касавшихся болезни и самой смерти Алексея Максимовича. Старались вспомнить все детали, чтобы для самих себя объяснить, как происходило дело.

4 марта настроение в доме значительно изменилось. Воспрянула духом Надежда Алексеевна, после того, как ее дочь Марфа была приглашена на дачу ее подругой Светланой СТАЛИНОЙ. Надежда Алексеевна поняла это приглашение как знак особого внимания, как желание выразить сочувствие и доверие.

Надежда Алексеевна и Екатерина Павловна направили 4 марта письмо товарищу СТАЛИНУ с выражением признательности. В этот же вечер они занимались сочинением второго письма товарищу СТАЛИНУ, которое, насколько мог понять по отдельным словам источник, касалось вопроса о завещании ГОРЬКОГО.

Другой факт, поднявший в этот день настроение у ПЕШКОВЫХ, был факт присылки билета на процесс. Это тоже было истолковано как знак внимания и доверия.

Екатерина Павловна оживленно рассказывала свои впечатления о процессе. Говорила, что весь зал напряженно и внимательно слушал показания обвиняемых. Сидевший рядом с Екатериной Павловной какой-то сотрудник НКВД, увидевший, что ЯГОДА осматривает публику, присутствовавшую в зале, сказал вслух: “Высматривает, кто остался в живых”.

С недоумением Екатерина Павловна говорила о неточности в обвинительном заключении: в обвинительном заключении указано, что ПЛЕТНЕВ был приглашен лечить Максима ЛЕВИНЫМ или КРЮЧКОВЫМ. “На самом деле, – говорила Екатерина Павловна, – ПЛЕТНЕВА пригласила я без всякого воздействия с чьей-либо стороны”».

Агент по кличке «Знакомый» донес своему начальству из 1-го отделения 4-го отдела ГУГБ о настроениях известной актрисы Марии Андреевой, которая одно время была гражданской женой Максима Горького:

«Поздно вечером 5 марта в Доме ученых Мария Федоровна АНДРЕЕВА много расспрашивала о процессе. Сама говорила очень мало, была весьма сосредоточена, расспрашивала о внешнем виде ЯГОДЫ, КРЮЧКОВА и БУХАРИНА.

Когда зашел разговор о том, в какое доверие втерся КРЮЧКОВ к Алексею Максимовичу, Мария Федоровна АНДРЕЕВА усиленно подчеркивала, что он – КРЮЧКОВ – был общим любимцем в доме: “А как его любил Макс, – театрально восклицала М.Ф. АНДРЕЕВА, – ведь слова нельзя было сказать Максу против КРЮЧКОВА. Макс всегда горой защищал КРЮЧКОВА”.

8 марта агент «Знакомый» представил новое донесение – запись слов Марии Андреевой:

«Я не могу себе простить того, что, поддавшись на некоторые, чисто женские мотивы, ушла в 1921 году от Алексея Максимовича. Если бы я была при Алексее Максимовиче, ничего бы этого не было».

О МЕНЖИНСКОМ Мария Федоровна неожиданно сказала: «А я уверена, что МЕНЖИНСКИЙ сам был в право-троцкистском блоке, он был очень неверный человек. ЯГОДА его убил только по личным мотивам».

Отдельно сообщали о поведении Екатерины Павловны Пешковой, которая, получив пропуск, ходила в Дом Союзов на процесс и слушала все, что там говорилось:

«ПЕШКОВА была в состоянии почти невменяемом, не отвечала на вопросы, избегала людей. После допроса ЛЕВИНА она только восклицала: “ЛЕВИН! Тот ЛЕВИН, которого так любил Алексей Максимович, к которому все относились как к своему человеку. Он разыгрывал такого друга всей семьи, лечил и был заботлив и к детям, и даже к бабушке (мать Екатерины Павловны)”.

По поводу отрицания ЯГОДОЙ его вины в убийстве Макса и МЕНЖИНСКОГО, Е.П. ПЕШКОВА сказала: “Что задумал ЯГОДА? Вероятно, ему даже при всех его преступлениях стало стыдно передо мной и Верой Рудольфовной”.

И.В. Сталин и А.М. Горький.

1935. [РГАСПИ]

И по сей день пишут, что Горького умертвили.

То ли по приказу Сталина, то ли по воле Ягоды…

Но фактов, свидетельствующих о том, что Горький был отравлен, все же нет

На вечернем заседании Е.П. ПЕШКОВА чувствовала себя физически еще хуже. Во время короткого перерыва она сказала только: “Я креплюсь все время, но один раз не выдержала, когда ЯГОДА сказал, что по поводу убийства Макса он даст объяснения на закрытом заседании”.

После вечернего заседания она была в совершенной прострации: “Зачем ЯГОДЕ нужно еще закрытое заседание? Неужели это может, он думает, в чем-то ему облегчить? Неужели среди таких преступлений ему нужно еще говорить на закрытом заседании о Тимоше? Хотя бы здесь сохранил какое-то благородство. Я боюсь за психику Тимоши. Не сказать ей об этом. Но все равно будет