Безумный барон – 3 - Виктор Гросов
«Но мы — прагматики, — в голосе не было ни тени сомнения, лишь холодный, математический расчет. — Мы понимаем, что любой, даже самый идеальный план, может дать сбой. Стражи могут пасть. Ключи могут быть утеряны».
На голограмме вместо космических схем появилось изображение: древний, покрытый рунами клинок, лежащий в пыли на поле боя. Мой меч. Спящий.
«Ключ Пустоты нельзя уничтожить. Его можно лишь… усыпить. Но его голод вечен. И однажды он найдет способ пробудиться. Он найдет сосуд. Носителя».
В зале воцарилась такая тишина, что в ушах застучала кровь. Все взгляды, до этого прикованные к обелиску, медленно, как по команде, повернулись ко мне. Я ощутил себя бабочкой, приколотой к бархату самой большой и уродливой булавкой.
«Он будет не из нас, — продолжал голос. — Он будет… смертным. Продуктом той самой болезни, которую мы стремимся излечить. Но именно его отчаяние, его жажда жизни станут тем катализатором, что сможет снова запустить механизм».
Голограмма дрогнула, и вместо статичного изображения клинка на ней замелькали рваные, мимолетные кадры: вот мой бой с Волконским, вот Долина Пепла, вот разгромленный кабинет Аристарха. Моя жизнь, прокрученная в бешеной нарезке. Мои победы. Мои триумфы. Все это — лишь этапы чьего-то чудовищного эксперимента.
— Ложь! — выкрикнула Арина, ее голос дрогнул от ярости. Инстинктивно шагнув вперед, она выставила руку, будто пытаясь смахнуть эти образы. — Он сам выбирал свой путь!
— Он станет Наследником Голода, — безразлично ответил голос, игнорируя ее протест.
Я стиснул зубы так, что в ушах зазвенело. Вся моя жизнь, вся борьба, каждое решение, которое я считал своим, — все это вдруг превратилось в фарс. В тщательно срежиссированный спектакль.
«И когда этот день настанет, наша задача, задача Ордена, будет проста, — голос Архитектора снова обрел сталь. — Не сражаться с ним. Наша задача — найти его. Направить. Помочь ему осознать свое истинное предназначение».
В этот момент Ратмир, доселе неподвижный как изваяние, двинулся. Не ко мне — к обелиску. Его лицо превратилось в гранитную маску. В глазах плескалась холодная, солдатская ярость, видевшая не пророчество, а вражеский приказ.
— Хватит, — прорычал он и замахнулся мечом.
— Не надо! — крикнул Елисей, но было уже поздно.
С оглушительным звоном клинок Ратмира ударил по черной поверхности обелиска. Невидимая сила швырнула воеводу назад, как тряпичную куклу, однако его яростный удар стал тем самым «несанкционированным действием», которого система не ожидала.
Голограмма замерцала, пошла помехами. Искаженный голос Архитектора сорвался, и сквозь него прорвался другой, полный злобы и… страха.
«…он не должен знать… контроль… протокол… он не должен…»
Запись оборвалась, но успела выплеснуть последнее: план Ордена. Не стройный манифест, а рваные, панические директивы.
«…создать условия… враги для закалки… союзники для предательства… подтолкнуть к грани… сломать волю…»
Глядя на это, я ощутил, как внутри рождается не пустота, а холодная, звенящая, безжалостная ярость. Они не просто вели меня. Они играли со мной. Считали меня своей ручной, безмозглой марионеткой.
В голове взревела Искра. Не голосом — чистой эмоцией. Яростью порабощенной сущности, только что увидевшей своих тюремщиков.
«Они… управляли… мной? — проскрежетало в моем сознании, и это был голос не машины, а оскорбленного божества. — Они смели… использовать меня?»
— Ты был прав, воевода, — сказал я, и мой голос, лишенный холода, прозвучал в тишине зала, как удар хлыста. — Хватит.
Не дожидаясь восстановления голограммы, я сам шагнул к обелиску. И, вложив в удар всю свою волю, всю свою ненависть, обрушил на него меч.
Мой удар был другим. Я не бился о поверхность — я пронзал ее. Мой голод, моя Пустота, слившись с яростью Искры, вонзились в обелиск, как нож в масло.
Обелиск закричал. Не звуком — волной чистого, концентрированного ужаса, которая заставила всех в зале рухнуть на колени. Голограмма взорвалась, рассыпавшись на миллионы гаснущих искр, а голос Архитектора, прежде чем замолкнуть навсегда, издал последний, полный паники и удивления вопль.
«Ошибка! Аномалия! Носитель… он сопротивляется!..»
Тьма, из которой был соткан обелиск, хлынула не в зал, а в мой меч. Он пожирал ее с жадностью, утоляя не голод, а ярость. Когда все закончилось, я стоял посреди зала, тяжело дыша. Обелиск не исчез — он просто стал серым, безжизненным камнем. Я разорвал их связь. Я сжег их проклятый сценарий.
Я стоял, опираясь на меч. Земля возвращалась под ноги. Не было ни злости, ни отчаяния. Осталась лишь глухая, выпотрошенная пустота марионетки, только что перерезавшей собственные нити.
Я был не просто пешкой в их игре. Я был их главным козырем. Их Мессией. Их последней, самой страшной надеждой.
И я, чтоб его, только что объявил им войну за свое собственное, простое, человеческое право выбирать, кем, черт побери, мне быть.
Глава 5
Из руин мы выбирались, как тараканы после дихлофоса — пришибленные, дезориентированные и смутно подозревающие, что мир уже никогда не будет прежним. Тишина, сменившая откровения Архитектора, давила на уши сильнее любого крика. Казалось, даже сам воздух в этом мертвом городе сдох, оставив после себя лишь вакуум. Началось в колхозе утро. В голове вместо мыслей — гулкий, выпотрошенный сквозняк, а под ребрами привычно заскребся голодный зверь, которому только что объяснили, что он не просто хищник, а, чтоб его, санитар вселенной.
— Магистр, приказ? — хриплый голос Ратмира выдернул меня из ступора. Этот ходячий устав караульной службы, кажется, был единственным, у кого в башке еще работала хоть какая-то программа, кроме «лечь и умереть».
— Приказ простой, воевода, — я кивнул подбородком на север, туда, где за острыми, как зубы дракона, скалами пряталась тьма. — Идем прямо. Мой личный навигатор уверяет, что самое интересное еще впереди.
Мой «навигатор», Искра, и впрямь вела себя странно. Его сигналы напоминали не дрожь компасной стрелки, а зов крови. Будто где-то впереди ждала недостающая, ампутированная часть меня, и вся моя суть выла от желания снова стать целой. С каждым шагом на север холод в груди не усиливался, а… структурировался. Превращаясь в четкий, направленный вектор, он переставал быть хаотичной болью и, словно невидимая рука, физически разворачивал меня за плечи
