Роальд Даль - Мой дядюшка Освальд
Второсортные певцы почти ежедневно осаждали Пуччини, и если бы его не ограждали от этих людей, у него не было бы ни минуты покоя.
«Передайте ему, что я занят», — велел Пуччини.
Слуга сообщил, что настырный малый наотрез отказывается уходить: «Он заявляет, что разобьет лагерь в вашем саду и будет жить здесь год, если потребуется».
«Как он выглядит?» — поинтересовался Пуччини.
«Маленький крепыш с усами и в котелке. Говорит, что он из Неаполя».
«Какой у него голос?» — спросил Пуччини.
«По его словам, он лучший тенор в мире», — доложил слуга.
«Они все так говорят», — махнул рукой Пуччини, но что-то — он до сих пор не знает что — заставило его отложить книгу и выйти в сад.
Карузо стоял у самого порога.
«Кто вы такой, черт побери?» — крикнул Пуччини.
В ответ Карузо спел своим великолепным мощным голосом несколько слов из арии Рудольфа: «Chi son? Sono un poeta…» — «Кто я? Я поэт».
Пуччини был сражен его голосом. Он никогда не слышал такого тенора. Он бросился к Карузо, обнял его и воскликнул: «Рудольф ваш!»
Все это истинная правда, Ясмин. Сам Пуччини с удовольствием рассказывает эту историю. Теперь Карузо, разумеется, величайший тенор мира, а с Пуччини они стали близкими друзьями. Довольно мило, ты не находишь?
— А при чем тут мое пение? — не поняла Ясмин. — Вряд ли Пуччини придет в восторг от моего голоса.
— Безусловно. Но замысел нам подходит. Карузо хотел получить партию, тебе нужно три кубика спермы. Второе получить легче, чем первое, в особенности такой великолепной женщине, как ты. С помощью пения мы просто привлечем внимание Пуччини.
— Я начинаю понимать.
— Пуччини работает только по ночам, — продолжал я. — С половины одиннадцатого вечера до трех или четырех часов утра. В это время все его домочадцы спят. В полночь мы с тобой прокрадемся в сад и найдем его кабинет — думаю, он находится на первом этаже. Окно наверняка будет открыто, потому что по ночам пока еще тепло, Я спрячусь в кустах, а ты встанешь под открытым окном и тихонько запоешь нежную арию «Un bel di vedremo» из оперы «Мадам Баттерфляй». Если все пойдет по плану, Пуччини выглянет в окно и увидит девушку неземной красоты, то есть тебя. А дальше уже ничего сложного.
— Мне нравится твой план, — одобрила Ясмин. — Итальянцы всегда поют друг у друга под окнами.
Добравшись до Лукки, мы поселились в небольшой гостинице, и там, за стареньким пианино в гостиничном холле, я научил Ясмин петь эту арию. Она почти не знала итальянского, но вскоре выучила слова наизусть, и в конце концов у нее стало неплохо получаться. Голос у нее был слабенький, но красивого тембра. Потом я научил ее говорить по-итальянски: «Маэстро, я преклоняюсь перед вашей музыкой. Я приехала из Англии специально, чтобы…» — и так далее и тому подобное, и еще несколько подходящих фраз, в том числе, конечно: «Я хочу лишь одного — получить ваш автограф прямо на нотной бумаге».
— Думаю, с ним тебе не придется прибегать к помощи жука.
— Ты прав, — согласилась Ясмин. — Давай попробуем один раз обойтись без него.
— И никаких булавок, — потребовал я. — Этот человек — мой герой. Я не позволю колоть его.
— Мне не понадобится булавка, если мы не станем давать ему порошок, — сказала она. — Я мечтаю с ним встретиться, Освальд.
— Думаю, ты неплохо проведешь время, — заметил я.
Закончив приготовления, мы отправились на разведку. Вилла Пуччини стояла на берегу большого озера, обнесенная высоким железным забором с острыми шипами наверху. Плохо. Нам понадобится лестница, решил я.
Мы вернулись в Лукку и купили деревянную лестницу, а незадолго до полуночи вновь вернулись к Вилле Пуччини. Стояла безлунная темная ночь, кругом царила тишина. Я прислонил лестницу к забору и перелез в сад. Ясмин последовала моему примеру. Я перетащил лестницу на нашу сторону и оставил ее у забора, подготовив путь к отступлению.
Свет горел только в одной комнате, мы сразу ее увидели. Она выходила окнами на озеро. Я взял Ясмин за руку, и мы подкрались поближе. Свет из двух широких окон на первом этаже отражался в озере, тускло освещая дом и сад. Многочисленные деревья, кусты и цветы источали нежный аромат. Я получал истинное удовольствие от нашей, как выражалась Ясмин, «маленькой проказы».
Подойдя поближе, мы услышали звуки фортепиано. Одно окно было открыто. Мы на цыпочках подкрались вплотную и заглянули в комнату. Маэстро собственной персоной сидел за пианино в рубашке с короткими рукавами, с сигарой во рту и тихонько наигрывал, изредка прерываясь, чтобы записать мелодию на бумагу.
Он оказался коренастым человеком с небольшим брюшком и черными усами. На пианино стояли два изящных бронзовых подсвечника с незажженными свечами. Рядом на полке красовалось большое чучело белой птицы, похожей на журавля. На стенах висели написанные маслом портреты знаменитых предков Пуччини — его прапрапрадеда, прапрадеда, прадеда, деда и отца. Все они были известными музыкантами. На протяжении двух сотен лет мужчины рода Пуччини передавали музыкальный дар своим детям. Соломинки Пуччини, если только мне удастся их заполучить, окажутся невероятно ценным товаром. Я решил приготовить сто вместо обычных пятидесяти.
Итак, мы с Ясмин стояли и через открытое окно глазели на великого человека. Его густые черные волосы были зачесаны назад, открывая высокий лоб.
— Я спрячусь, — прошептал я, — а ты дождись паузы и начинай петь.
Она кивнула.
— Жду тебя около лестницы. Она снова кивнула.
— Удачи, — пожелал я, на цыпочках отошел от окна и встал за кустом всего в нескольких метрах от дома. Окно располагалось близко к земле, и сквозь ветви я видел не только Ясмин, но и комнату, где сидел маэстро.
Тихо звучало пианино, потом наступила пауза, и снова полились нежные звуки. Он наигрывал мелодию одним пальцем, и я испытывал благоговейный трепет при мысли о том, что стою где-то в Италии на берегу озера и посреди ночи слушаю, как Джакомо Пуччини сочиняет музыку к новой опере. Наступила еще одна пауза. На этот раз он добился нужного звучания, и теперь записывал ноты. Он наклонился вперед с пером в руке и ставил нотные знаки над словами либретто.
И вдруг в полной тишине тихий, нежный голосок Ясмин запел «Un bel di vedremo». Эффект был ошеломляющим. В этом месте, в этой обстановке — темной ночью у озера под окнами Пуччини — ее голос взволновал меня до глубины души, поверг меня в транс. Композитор замер. Рука зависла над бумагой, он неподвижно сидел, прислушиваясь к голосу за окном. Он не обернулся, — думаю, из опасения разрушить чары. За окном юная девушка тихим, чистым голосом пела одну из его любимых арий. Выражение его лица не изменилось, губы не дрогнули. До конца арии он, словно заколдованный, сидел не шелохнувшись.
Но вот Ясмин замолчала. Пуччини еще несколько секунд сидел за пианино. Вероятно, ждал продолжения или какого-то знака. Но Ясмин тоже не шевелилась и молчала. Она просто стояла, подняв лицо к окну, дожидаясь его появления.
И он появился. Я видел, как он положил перо и медленно поднялся со стула, подошел к окну и увидел Ясмин. Я много раз говорил о ее божественной красоте, и при виде ее нежного, спокойного лица Пуччини испытал настоящий шок. Он в изумлении уставился на нее, открыв рот. Это сон? Ясмин улыбнулась ему и разрушила чары. Он вышел из транса и с возгласом: «Dio mio come bello!» — выпрыгнул из окна и заключил Ясмин в объятия.
«Вот так-то лучше, — подумал я. — Вот это настоящий Пуччини». Ясмин тотчас откликнулась на его объятия. Потом я услышал, как он тихо сказал ей по-итальянски: «Нам нужно вернуться в комнату. Если пианино будет слишком долго молчать, проснется моя жена и что-нибудь заподозрит». Хотя Ясмин, конечно, ничего не поняла. Он широко улыбнулся, обнажив великолепные белые зубы. Потом он подсадил Ясмин на подоконник и влез следом за ней.
Я не любитель подглядывать. Я наблюдал за возней Уорсли с Ясмин исключительно с профессиональной целью, но подглядывать за Ясмин и Пуччини отнюдь не входило в мои намерения. Половой акт сродни ковырянию в носу — это нормально, когда тебя никто не видит, но у стороннего наблюдателя подобное зрелище вызывает отвращение. Поэтому я ушел, перелез через забор и отправился прогуляться на озеро. Когда я через час вернулся к лестнице, Ясмин еще не появилась. Через три часа я перелез обратно в сад и пошел на разведку.
Я тихо крался среди кустов, когда внезапно услышал шаги на дорожке, и всего в нескольких метрах от меня прошествовал сам Пуччини под руку с Ясмин. Я услышал, как он говорит ей по-итальянски: «Ни один джентльмен не позволит даме возвращаться одной в Лукку в такое время».
Он собирается проводить ее до гостиницы? Я последовал за ними, чтобы посмотреть, куда они направляются. На дороге перед воротами стоял автомобиль Пуччини. Я видел, как он открыл дверцу и помог Ясмин сесть. Потом он долго возился и чиркал спичками, пока наконец не зажег карбидные фары. Он завел двигатель, открыл ворота, запрыгнул в машину, и они с громким ревом тронулись с места.
