Борис Егоров - Сюрприз в рыжем портфеле (сборник)
Приходит человек к управляющему базой, а ему конфиденциально, полушёпотом сообщают: «Пузырёв наверху!» Ага, значит, он там нужен. Значит, «наверху» к нему есть особые дела.
А Пузырёв на подоконнике.
Впрочем, это сидение имело и другой плюс для Виктора Васильевича. Составляется, например, в исполкоме какая-нибудь комиссия. Один отказался, другой болен, третий в отъезде. И вдруг кто-то спохватывается:
— Постойте, я сейчас Пузырёва видел. Если он не ушёл…
Но Виктор Васильевич всегда под рукой.
И вот Пузырёв уже «нагружен». И вот на лице его эпическая задумчивость. И он говорит басовито:
— Тут надо, понимаешь, вникнуть…
А потом встречает на улице знакомых и неутешно сокрушается:
— Дыхнуть не дают! Ещё в одну комиссию включили…
Обычно спокойный, уравновешенный, Виктор Васильевич терял эти качества в дни, предшествовавшие торжественным заседаниям. Переживал, куда дадут билет. Не дай бог, на балкон. Да и в партере не все ряды устраивают. Дальше пятого ряда — уже позор.
И если Пузырёву вручали билет в шестой, он бледнел и срывающимся голосом говорил, что это интриги, подкоп под авторитет его учреждения…
Не желая быть интриганами, распределители билетов сажали Пузырёва в третий ряд, по соседству с руководством.
Особенно огорчили Пузырёва перед Восьмым марта: загнали на второй ярус. Но он, конечно, отстоял авторитет учреждения и в конце кондов держал в руке пурпурноглянцевую бумажку с действительно достойным адресом: «Ряд 2, кресло 15, середина». И оказался единственным мужчиной среди женщин, которым в этот день были отведены самые почётные места.
Это, конечно, дало пищу для злых языков. Но потом забылось. И Пузырёв по-прежнему находился по соседству с руководством. И на стадионе во время футбола. И на открытии фотовыставки. И даже… на похоронах.
Он стоял скорбный, монументальный, и снежинки тихо таяли на его лысине.
А незнакомые люди легонько толкали друг друга в бок:
— Кто этот, такой солидный, рядом с секретарём?
Словом, Виктор Васильевич умел «показаться», «появляться, где надо», «подать себя».
Это явление и искусство — сказать иногда с некоторой небрежностью:
— Что? Спрашиваете, — чем вчера занимался? Да так, писал статью для «Правды». Пристали: напиши да напиши…
При этом он допускал некоторые неточности: «Правда» имелась в виду не центральная, а местная, и писал он не по просьбе редакции, а по своей доброй воле, и не сам, а поручил сотруднику, и это была не статья, а опровержение.
Пузырёв завоёвывал авторитет, а дела на базе шли своим чередом. Ход событий привёл в общем к тому, что появилась необходимость в моём приезде. А это — дело неприятное.
Обнаружилась крупная недостача тары. Тару давно пустили налево, но она числилась за начальником склада.
А ему на пенсию надо уходить. Что же он передаст своему преемнику? Воздух?
Уговорили одну семнадцатилетнюю девушку этот воздух всё же принять. Тебе, мол, до пенсии далеко, а бочки так и будем переписывать с одного года на другой.
Это письмо я такое получил. Приехал, проверил — всё, как говорится, соответствует.
А что же с Пузырёвым, у которого такое под носом сворилось?
Произошло то, что и надо было ожидать: Пузырёв лопнул.
1967
СОРОК МИНУТ
На белой двери кабинета висела стеклянная табличка: «Принимает зубной врач Шурикова».
Учитель местной школы Якунин смотрел на эту табличку уже сорок минут. Он пришёл в поликлинику тогда, когда ему был назначен приём: ровно в 9.00.
И в 9.00 он попал бы к врачу, если бы перед самым его носом в кабинет не прошмыгнула нагловатая златокудрая девица.
— У меня талончика нет, — сказала она Якунину, — но мне только на секунду — десну прижечь.
И вот уже сорок минут «прижигает»!
Талончик златокудрой девице был не нужен: она, как заключил Якунин, оказалась приятельницей Шуриковой. Через неприкрытую дверь до него доносилась их непринуждённая болтовня.
Беседа врача с пациенткой охватывала самый — широкий круг вопросов: где купить нейлоновые бигуди, на ком женился знаменитый киноартист, что подарить золовке на день рождения, какой пылесос наиболее надёжен и долговечен.
Якунин нервничал. И не потому, что был нетерпеливым человеком: на 10 часов у него была условлен а встреча с одним из родителей.
На встречу он, конечно, опоздал… На сорок минут.
Всё это время родитель скучал в учительской и мысленно ругал педагога:
«Ах этот Якунин! А ещё детей учит точности».
Родитель работал управляющим домами. В 11.00 у него приём.
В одиннадцать в домоуправление пришёл жилец — бухгалтер одного завода: ему крайне срочно потребовалась справка.
Бухгалтер ждал сорок минут. Досадливо качал головой и бормотал про себя:
— Ах этот управдом! Час приёмный, а его нет…
В то же время в бухгалтерии завода томился заведующий складом:
— И где этот бухгалтер? Сам ведь сказал, когда прийти накладные подписать. И вот уже сорок минут…
В свою очередь заведующего складом вовсю проклинал шофёр «Автотреста»: занарядил машину и не грузит. Сорокаминутный простой.
Часы и минуты у шофёра были расписаны и согласно путевому листу он должен был уже выполнять следующее задание — перевезти груз для ателье мод № 13.
… Окончив работу в поликлинике, зубной врач Шурикова приехала в ателье № 13. Но закройщицы Никитиной, которая назначила примерку пальто, на месте не оказалось. Шурикова ждала сорок минут и наконец подняла скандал:
— Скажите, администратору где же Никитина? Сколько можно сидеть тут у вас?
— Я же вам сказала: она уехала за товаром, но задержалась из-за машины. Машина опоздала, понимаете? Ругайте «Автотрест».
— Машина меня не интересует! — отрезала Шурикова. — Я пришла, когда назначили. А у вас тут непорядок и разболтанность! Дайте жалобную книгу!
1968
ПЕРЕРЫВ НА ОБЕД
Поначалу у нас всё было как у людей.
Когда на этажах нашего конструкторского бюро звучал сигнал на обед, мы поднимались со своих мест и шли в столовую.
Здесь к нашему приходу всё уже было готово: на столах. — хлеб/ вилки-ложки, карточки меню и даже цветы в вазочках.
Милые, человеколюбивые официантки любезно принимали заказы и вскоре приносили нам салаты, борщи, бифштексы, компоты и счета для оплаты.
Каждая из них работала под девизом: «Я должна обслужить посетителей на «отлично»!»
Правда, небольшие задержки у них возникали. Они доставляли бифштексы или компоты на несколько минут позже, чем следовало бы — Но мы не роптали. Мы нюхали цветочки, и время, проведённое за столом, было нашим отдыхом.
Естественно, после такого отдыха мы трудились, но жалея калорий.
Но однажды председатель нашего месткома Николай Працуев, человек очень энергичный, передовой, горячий любитель радикальных перемен, с большим душевным огорчением сказал на собрании:
— Наша столовая плетётся в хвосте. Мы отстаём. Мы в прошлом веке. Надо поставить дело питания на современный лад. Другие перешли на самообслуживание, а мы…
Вскоре перешли и мы.
Официанток уволили.
Над входом повесили лозунг: «Каждый должен обслужить себя на «отлично».
Видимо, ожидалось, что некоторые несознательные люди захотят обслужить себя на «хорошо».
Новый метод питания внёс в нашу жизнь большое оживление.
Как только раздавался сигнал на обеденный перерыв, лестницы сотрясались от гула и топота.
Мы торопились к кассе выбивать чеки. У кассы мгновенно выстраивалась длиннющая очередь. Потом очередь выстраивалась к большому цинковому ящику — за вилками-ложками, потом — за подносами, далее — на раздачу.
В отсталые прошлые времена мы, чувствуя себя на высоте положения, могли сказать официантке: «Вы нас плохо обслуживаете, мы будем жаловаться». Теперь самообслуживание. Жаловаться не на кого, разве только на себя!
Стоишь минут двадцать — тридцать со своим подносом и, глядя в сторону раздачи голодными, печальными, как у собаки, глазами, занимаешься самокритикой: «И что я, идиот, ждал звонка на обед? Надо было сорваться на несколько минут раньше».
А очередь движется медленно. Особенно если впереди капризные, попадутся.
— Товарищ, я же сказала вам, что пюре кончилось. Подождите десять минут.
— Я не могу ждать. Может, что взамен…
— Есть рас, но мы его даём только к «люля».
— Ну, давайте «люля».
— Добейте семнадцать копеек.
— Бы дайте, а я добью.
— Нет, вы добейте… Тогда дам.
— Я же очередь потеряю…
— Товарищ, не лезьте вы со своим подносом. Проходите.
И товарищ, втянув голову в плечи, покорно проходит.
Потом он будет доказывать у кассы, что он не лезет за чеком без очереди, что ему нужно добить семнадцать копеек. Потом он всё-таки получит «люля» и сядет за стол.
