Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
Конечно, у всех нас есть возможность и свобода поклоняться своим религиям, - сказал канцлер:
И если я что-то упускаю, то это не значит, что я осуждаю кого-то за то, что он верен своей мусульманской вере, а скорее то, что тогда мы должны быть достаточно смелыми, чтобы сказать, что мы христиане, быть достаточно смелыми, чтобы сказать, что мы вступаем в диалог. Но при этом, пожалуйста, не забывайте о традициях - время от времени ходите на молебен, немного разбирайтесь в Библии и, возможно, умейте объяснить ту или иную картину в церкви. А если бы вы попросили написать в Германии эссе о том, что такое Пятидесятница, я бы сказал, что знания о христианском Западе не так велики. И впоследствии жаловаться на то, что мусульмане лучше знают Коран, мне кажется несколько странным. И, возможно, эти дебаты иногда приводят к тому, что мы задумываемся о своих собственных корнях и получаем немного больше знаний об этом.
Европейская история настолько богата драматическими и ужасными конфликтами, что мы должны быть очень осторожны, чтобы сразу же не начать жаловаться, если что-то плохое происходит где-то еще. Мы должны идти против этого, пытаться бороться с этим, но у нас нет абсолютно никаких оснований для высокомерия, я должен сказать. Я говорю это сейчас как канцлер Германии. 11
В немецких СМИ Меркель высоко оценили смелость и мудрость этого ответа.
Усталость
Как это часто бывает, у немцев есть для этого слово: Geschichtsmüde, что означает "усталость от истории". Это то, что современный европеец может почувствовать практически в любой момент. Кто-то чувствует ее постоянно, а кто-то - волнами, часто в неожиданные моменты. Во время недавнего полета в Будапешт меня накрыла внезапная волна этого чувства после того, как я включил карту бортовой навигации на экране перед собой. Мы пролетали над Германией, и на движущейся карте мы оказались в центре треугольника городов: Нюрнберг, Регенсбург, Байройт.
В тот раз было легко определить слои: Нюрнберг, очевидно, из-за послевоенных процессов, а также "Мейстерзингеров"; Регенсбург - из-за недавнего внимательного и судьбоносного обращения Папы Бенедикта; Байройт - из-за высот и глубин культуры. Но больше всего наплыв многослойных мыслей вызвали две вещи: напоминание о том, как стар наш континент и как много на нем слоев истории. А следом за этим - то, что вызывает усталость: страх, что от всего этого никогда не удастся убежать и что эти истории всегда рядом, способные не только вырваться наружу, но и утянуть нас за собой. Не обязательно быть немцем, чтобы почувствовать это, хотя это и помогает.
Это не совсем новое явление. На протяжении столетий в Европе существовали термины, в том числе псевдомедицинские, для описания личной вялости и усталости, включая разновидности нервного истощения. В XIX веке возникла мода на диагноз "неврастения". Но даже в девятнадцатом веке истощение было связано не только с расшатанными нервами, но и с экзистенциальной усталостью. Она стала предметом обсуждения в немецкой мысли и литературе задолго до катастроф двадцатого века. В конце XIX - начале XX века об этом писали Фридрих Ницше, Зигмунд Фрейд, Томас Манн и Райнер Мария Рильке. В то время сложилось единое мнение, что скорость и разнообразие нагрузок означают, помимо прочего, истощение духа, характерное для современной жизни. Те, кто обращался к этой проблеме или страдал от нее, искали не только диагноз, но и лечение, и находили его в целом ряде изменений физического образа жизни - от физических упражнений до повышения культуры санатория, изменения диеты и евангелизации употребления мюсли. Другие искали решение проблемы за границей, определяя, что их вялость проистекает из особой "европейской усталости". Некоторые из этих людей искали ответы на свои проблемы на Востоке. Там уставшие европейцы могли искупать свои нервные души вдали от давящего груза собственного прошлого и настоящего.
В последующие десятилетия внимание к этой проблеме часто переосмысливалось, но никогда не исчезало. Сегодня в современном технологическом, глобальном рабочем пространстве одно из современных представлений экзистенциальной усталости было перефразировано в Германии в "выгорание". Возможно, этот термин прижился потому, что он более лестен, чем "усталость", освобождая страдальца от последствий снисходительности, которая сопровождает тех, кто говорит, что страдает от "усталости" или "эннуи". В конце концов, помимо всего прочего, "выгорание" предполагает, что страдалец, возможно, бескорыстно отдал слишком много себя, подразумевая, что он сделал это ради общего блага. Однако, несмотря на то, что термин изменился, симптомы и причины старой усталости и нового выгорания остались прежними. Они включают в себя усталость, вызванную особой скоростью и сложностью изменений в современном мире и привычками работы, которые являются результатом современного капитализма и информационных технологий. Но выгорание также связывают с неурядицами, вызванными современным секуляризмом. В последние годы в немецкой прессе появилось так много книг и статей о "выгорании", что некоторые люди даже жалуются на "выгорание". 1
Если в настоящее время принято считать, что человек может страдать от выгорания, то, похоже, сегодня не так часто признают, что общество может страдать от чего-то подобного. Если можно признать, что бремя работы за небольшое вознаграждение в изолированном обществе, лишенном какой-либо главной цели, оказывает влияние на отдельных людей, то как можно не признать, что оно также оказывает влияние на общество в целом? Или, говоря иначе, если достаточное количество людей в обществе страдает от той или иной формы истощения, не может ли быть так, что общество, в котором они живут, истощилось?
Писатели и мыслители не всегда с такой неохотой, как сегодня, допускали такую возможность. Одна из самых пессимистичных работ немецкой мысли начала XX века, "Упадок Запада" Освальда Шпенглера, утверждала именно это. Шпенглер утверждал, что цивилизации, как и люди, рождаются, расцветают, приходят в упадок и умирают, и что Запад находится где-то на последней стадии этого процесса. Даже если стандартное опровержение шпенглерианства - что одной из примечательных особенностей западной культуры является именно то, что она постоянно боится своего упадка, - верно, это еще не значит, что в какой-то момент жалеющий себя Запад не может быть в чем-то прав. Поколением раньше Ницше рассматривал ту же возможность и видел некоторые из тех же предупреждающих знаков. Мы больше не накапливаем, - писал он в своих поздних записных книжках. Мы растрачиваем капитал наших предшественников, даже в нашем способе познания". 2
С помощью таких мыслителей легче понять, что уже в конце XIX века Германию охватила не усталость, вызванная нехваткой мюсли или свежего воздуха, а истощение, вызванное потерей смысла, осознанием
