Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам - Дуглас Мюррей
В 1992 году к южным берегам Испании стали причаливать нелегальные лодки с мигрантами. Политика правительства заключалась в том, чтобы возвращать марокканцев, незаконно проникших в Испанию, и с правительством Марокко, которое было сравнительно дружелюбным и отзывчивым, все еще сохранялись договоренности. Но правительство в Рабате отказалось принимать обратно всех не марокканцев, отплывших от их берегов. И хотя таких нелегалов можно было задержать в Испании на срок до 40 дней, затем им выдавали документы на высылку, и они должны были покинуть страну в течение еще 30 дней. Как и в предыдущие, так и в последующие годы, подавляющее большинство оставалось, с документами на высылку или без них. Один из репортеров, освещавших эту ситуацию в 1992 году, взял интервью у 19-летнего выходца из Алжира. Куда он направляется? "У меня много родственников во Франции", - ответил он. А как он туда добирается? Конечно, через горы". Он отправил свой паспорт родственникам по почте, чтобы его не конфисковали на сайте . Почти все остальные люди, также временно задержанные испанскими властями, были выходцами из стран Африки к югу от Сахары, и все они говорили, что, как только их освободят из-под стражи, они отправятся на север. 8 Тогда, как и сейчас, испанские и марокканские власти объявили о новых сделках, рамочных программах и решениях. Тогда, как и сейчас, способность многих чиновников со всех сторон закрывать глаза на торговлю людьми, а также решение, что, когда мигранты окажутся в Европе, проще позволить им двигаться дальше на континент, сделали все эти сделки и решения чуть ли не более чем бессмысленными.
Та же история разыгралась по всей Европе. Даже подняв иммиграцию до уровня, меняющего положение в стране, Тони Блэр иногда хотел выглядеть жестким в отношении иммиграции. В 2000 году в Соединенном Королевстве насчитывалось 30 000 просителей убежища, которым не удалось получить убежище, - треть от 90 000 просителей убежища в 1999 году. В том же году из страны было выдворено только 7 645 просителей убежища, не получивших его. Цель была признана невыполнимой, слишком разобщающей, политически сложной и финансово затратной. 9 Правым партиям, опасающимся приписывания им низменных мотивов, по-прежнему было еще труднее взять проблему в свои руки. В 2013 году (при правительстве консерваторов) Министерство внутренних дел организовало несколько фургонов с рекламными плакатами по бокам, чтобы объехать шесть районов Лондона, где проживало много нелегальных иммигрантов. Плакаты гласили: "Находитесь в Великобритании нелегально? Возвращайтесь домой или подвергнитесь аресту", после чего указывался номер правительственной телефонной службы помощи. Плакаты сразу же стали политически ядовитыми. Теневой министр внутренних дел лейбористов Иветт Купер назвала их "разделяющими" и "позорными". Кампания Liberty не только назвала послание фургонов "расистским", но и "незаконным". Через несколько месяцев стало известно, что пилотная схема успешно убедила только 11 нелегальных иммигрантов добровольно покинуть страну. Тогдашний министр внутренних дел Тереза Мэй признала, что схема была ошибочной и слишком "грубой", и ее не стали повторять. Конечно, эта схема не была направлена на то, чтобы действительно убедить до миллиона нелегальных мигрантов в Великобритании вернуться домой, а на то, чтобы успокоить остальную часть населения в том, что их правительство действует жестко. Последующие попытки арестовать нелегальных рабочих-мигрантов были встречены яростным и решительным сопротивлением на улицах со стороны левых активистов. О том, что все это было фарсом, можно судить по тому, что во всей Британии имеется всего около 5 000 мест для содержания под стражей, а число принудительных выдворений достигает лишь около 4 000 в год: это примерно равные трети заключенных, неудавшихся просителей убежища и иммиграционных преступников.
Задолго до разгара миграционного кризиса чиновники уже отказались от идеи депортации даже для большинства несостоявшихся просителей убежища. Поэтому неудивительно, что, как только кризис разразился, даже те, кто оказался в Европе без законного права на убежище, рассчитывали остаться. Когда последствия кризиса стали захлестывать их, в 2016 году правительства Германии и Швеции начали делать вид, что у них есть система, которая сможет обрабатывать прибывающих и просителей и решать, кто должен остаться, а кто уехать. Не говоря уже о том, что у них не было никакой работающей системы для определения прибывших, они даже не добились успеха в работе с теми, чьи заявления были отклонены. Мохаммад Далиль, совершивший первый в Германии теракт возле винного бара в Ансбахе в июле 2016 года, зарегистрировался как беженец в Болгарии, и немецкие власти приказали ему вернуться туда в 2014 и еще раз в 2016 году. Как и в Швеции, где левые группы пытались сорвать высылку всех несостоявшихся просителей убежища, политик из левой партии Die Linke признался впоследствии, что вмешался на стороне Далиля, чтобы предотвратить его высылку из Германии обратно в Болгарию.
В августе 2016 года на двух бельгийских женщин-полицейских в Шарлеруа напал на улице алжирец с мачете и криками "Аллаху Акбар". Как выяснилось, нападавший был связан с Исидой. После нападения государственный секретарь Бельгии по вопросам предоставления убежища, миграции и упрощения административных процедур Тео Франкен сообщил, что нападавший находился в Бельгии с 2012 года. Ему дважды выдавались предписания о депортации, но между Бельгией и Алжиром не существует договоренности о репатриации, а в бельгийских охраняемых центрах содержания под стражей нет мест.
Такие истории - о людях, известных своей причастностью к террористическим актам, - легко выявить. Но истории обычных мигрантов, которые сотнями тысяч просто остались и о которых забыли, - вот настоящая история, стоящая за этими заголовками. В январе 2016 года два политика раскрыли истинный масштаб этой катастрофы. В интервью голландскому телевидению Франс Тиммерманс, вице-президент Европейской комиссии, признал, что большинство людей, приехавших в Европу в прошлом году, были не просителями убежища, а экономическими мигрантами. Ссылаясь на данные пограничного агентства ЕС Frontex, Тиммерманс признал, что по меньшей мере 60 процентов прибывших
