Весь твой, только твой эльф - Анна Жнец
— И как на нее взобраться?
— По лапке.
Я лезла первой. Алари — следом. Проявляя чудеса эльфийской ловкости, он проворно, даже изящнее меня, вскарабкался на спину огромного насекомого и устроился в седле между рядами прозрачных крыльев. Для этого ему пришлось расстегнуть длинную мантию. Под ней обнаружились простые черные штаны и глухая рубашка им в тон.
Руки в перчатках обвили мою талию. Как и грозился, Алари тесно прижился грудью к моей спине. Задницей я ощутила твердую выпуклость у него в паху. Это напомнило мне о том, как мы странствовали по красной долине и я шутила по поводу его неугомонного кинжала.
— Твой кинжал все никак не успокоится?
Не знаю, что на меня нашло, но я поерзала бедрами, притираясь к Алари еще крепче.
Король неловко кашлянул рядом с моим ухом. Его тело ответило на мою возню. Бугор в штанах вырос, уперся в меня сильнее. Спиной я почувствовала гулкие толчки чужого сердца.
— Прости, я это не контролирую, — шепнул Алари хриплым голосом и опустил подбородок мне на плечо. — Хотел бы, но не получается.
— И даже не скажешь, что это всего лишь нож на поясе?
— Не скажу. Это не нож.
— Даже так?
Рассмеявшись, я натянула поводья.
Отчего-то мне было приятно, что Алари хочет меня, несмотря на шрамы, изуродовавшие мою внешность.
От стрекота гигантских крыльев заложило уши. Насекомое оторвалось от земли, и мужчина за моей спиной окаменел. Это был его первый в жизни полет. Задержав дыхание, он сцепил руки на моем животе и весь сжался от напряжения.
В какой-то момент нас сильно качнуло. Стрекозы любили испытывать нервы всадников на прочность, особенно нервы новичков. Уж не знаю, каким образом они чуяли, кто опытный наездник, а кто уселся на них впервые, но всегда, поднимая последних в воздух, проделывали один и тот же подленький трюк — притворялись, что пытаются скинуть с себя свою ношу.
В общем, тряхнуло нас знатно.
И с губ воспитанного, благопристойного эльфа сорвалось короткое ругательство.
Я расхохоталась. Предупреждала ведь, что так будет!
— Прости, — извинился Алари за свою несдержанность.
И снова ругнулся, потому что наша стрекоза явно задалась целью довести его до сердечного приступа. Поднявшись высоко над лесом, она резко, тяжелым камнем, рухнула вниз. Остановилась у самых крон, в каком-то жалком метре от острых макушек сосен.
— Сдаешься? — веселилась я. — Пощадить тебя?
— Ну уж нет, — Алари прижался ко мне плотнее. Он шумно дышал мне в ухо, его обычно воинственный кинжал поник. — Мне нравится.
Нравится? Аха-ха-ха.
— Что ж, ты сам напросился!
Убив еще несколько эльфийских нервных клеток и прибавив к блондинистой шевелюре пару-тройку седых волос, наша своенравная стрекоза наконец угомонилась, и мы смогли насладиться спокойным плавным полетом над лесом.
Сердце Алари застучало ровнее. Хватка перестала быть судорожной.
Под нами простиралось зеленое полотно, похожее на ворсистый ковер. Верхушки сосен колыхались от ветра. Теперь я понимала, почему на заре времен древние эльфы назвали этот лес шепчущим. Его чарующий шепот настиг меня даже здесь, на спине стрекозы. Таинственным заклинанием он вливался в уши, завораживал, усыплял.
Меня затопило ощущение простора, свободы. Ветер хлестал в лицо. Волосы развевались. Я чувствовала, как моя душа разворачивается, как жизнь бьет ключом, начиная казаться прекрасной во всех своих проявлениях.
Это был далеко не первый мой полет, но он стал особенным. Наверное, из-за приятной компании.
Неожиданно я поняла, что давно не испытывала такого чистого, пьянящего счастья, как в эти минуты.
* * *
Я думала, что обсуждение будущего политического союза займет много времени, но переговоры прошли на удивление быстро, и моя свита вернулась в Аталан, а я задержалась в Эвенделле на лечение.
С моего согласия Алари отправил императрице письмо, в котором просил оставить меня в королевстве эльфов еще на несколько недель в качестве посла. Я знала, что ее величество не будет против. Свою миссию я выполнила, делегация принесет из Эвенделла добрые вести — хороший песик потрудился на славу и заслужил косточку.
Внезапно я поняла, что именно так себя и ощущаю в Аталане — хорошим песиком, пытающимся заслужить похвалу хозяйки из страха оказаться на улице. В моем случае улица — это родительский дом, где я бесправна, как вещь, как кукла, чья единственная ценность — товарный вид. Чем красивее кукла, тем больше на нее покупателей.
Но быть орудием в чужих руках ненамного лучше, чем куклой. Инструменты, пришедшие в негодность, без сожаления выбрасывают на мусорку.
Ночью, лежа в кровати без сна, я думала об этом и думала и все яснее понимала, что не хочу возвращаться в империю. Но это не означало, что я желаю остаться в королевстве эльфов, с Алари. Я просто застыла в каком-то неприятном подвешенном состоянии — без твердой почвы под ногами, на перекресте двух дорог, каждая из которых вела в тупик.
Мне хотелось, чтобы время застыло. Чтобы мой внезапный отпуск в Эвенделле длился и длился. И чтобы момент, когда придется решать, что делать дальше, никогда не настал.
Мне было хорошо рядом с Алари — спокойно, свободно, легко, иногда весело. Утром мы вместе завтракали на террасе с изумительным видом на дымку далеких гор. Днем я была предоставлена сама себе, ибо владыка занимался делами королевства. Вечером мы снова встречались, ужинали в каком-нибудь живописном месте, пили вино, вели неспешные беседы, разговаривали обо всем на свете, потом по спирали из каменных ступенек поднимались в башню целителя, где мои ожоги смазывали отваром из лечебных трав.
Постепенно шрамы разглаживались. Заглядывая в зеркало, я каждый день замечала изменения. Бугры сдувались, становились меньше. Их воспаленная краснота сначала вылиняла до светло-розового цвета, затем сошла вовсе. Со временем толстые выпуклые рубцы превратились в паутинку тонких бледных нитей. Я снова почувствовала себя привлекательной.
На этом этапе целитель сказал, что, возможно, шрамы не рассосутся до конца и дальнейшее лечение не даст результатов, но мы продолжили, и белый узор на моей щеке таял, пусть и медленно.
Что касается Алари, он словно не замечал, как я меняюсь. Смотрел на меня все с тем же восхищением, ласково, нежно, влюбленно. Но не позволял себе лишнего. Не распускал руки. Не подходил ближе дозволенного. Всю силу его желания я ощущала только во время наших ночных полетов на стрекозе, когда, смеясь и крича от восторга, мы проносились над хвойным лесом и крутили в небе
