Весь твой, только твой эльф - Анна Жнец

«Пригни голову. Закрой лицо ладонями. Постарайся полностью спрятаться за мной. И не бойся. Тебе ничего не угрожает».

— Что ты делаешь? — прошипела я, шокированная поведением друга. — Будь мужчиной!

— Нет, нет, нет, — Валонсо не давал мне отстраниться, до боли впиваясь пальцами в мои плечи. — Я не хочу, чтобы меня изуродовали. Я слишком красив, чтобы в меня плевались кислотой. Эта тварь может спалить мне лицо!

— Валонсо!

«Спрячься за моей спиной. И не бойся».

Я дрожала.

То, что происходило сейчас, было неправильно. Немыслимо. Не укладывалось в сознании.

Это Валонсо, мужчина, должен был защищать меня от боли и увечий, а не наоборот.

На миг мне показалось, что я попала внутрь кривого зеркала, где все искажено, вывернуто под неожиданными углами, поставлено с ног на голову. Я ощутила себя растерянной и уязвимой, как никогда в жизни.

«Спрячься за моей спиной. И не бойся. Ничего не бойся».

Цепь натянулась. Хариб шагнул к нам. Его вторая, меньшая, пасть клацнула зубами.

В ужасе я сжала золотой медальон на шее. Звук грозы, который он воссоздал, потонул в треске костров, глухом рычании зверя и причитаниях Валонсо.

— Слышите! — закричала я. — Ваш бог гневается! Он против того, что вы творите!

Хариб приближался. Звенья цепи шуршали по земле и позвякивали, сталкиваясь друг с другом.

— Мы ничего не слышим! — отозвался вождь по другую сторону огненной стены. — Если Атимед недоволен, то спасет вас.

Тупой ублюдок! Тебе просто нравится мучить и убивать! Плевать вам всем на волю своего божка. На самом деле вы хотите насладиться кровавым зрелищем, как было с униженным Алари, тем обезглавленным бритым здоровяком и изнасилованной женщиной. Сборище больных на голову уродов!

— Кажется… кажется, он сейчас харкнет, — всхлипнул Валонсо и вжался носом мне в спину между лопаток.

Змея, растущая из пасти хариба, изогнулась, издав очень знакомый звук — смесь протяжного тарахтения и горлового бульканья.

Кровь у меня в жилах заледенела.

«Сейчас, — подумала я. — Это случится сейчас. И в этот раз никто не закроет меня собой».

Пальцы нырнули в карман походной туники и стиснули гладкий камешек, месяц назад украденный из поясной сумки Алари. Спустя секунду магическая бомба летела в распахнутую пасть монстра.

В голове вспышкой мелькнул фрагмент полузабытого разговора.

«Сделай же что-нибудь! — молю я, прячась за своего похитителя. — У тебя есть кинжал».

«Если отсеку харибу язык, — напряженным голосом отвечает эльф, — нас обоих зальет кислотой».

Зальет кислотой…

Эти слова Алари я вспомнила слишком поздно. За миг до того, как земля содрогнулась от взрыва и едкая, обжигающая жидкость плеснула мне в лицо.

Глава 11. Разговор с императрицей

Два месяца спустя

Теперь я плакала каждый раз, когда смотрела в зеркало. Даже когда не хотела в него смотреть, но проходила мимо и невольно краем глаза ловила в нем свое отражение. Взгляд цеплялся за неровные бугры ожога — и слезы сами собой текли по щекам.

Невыносимо.

Я так и не смогла привыкнуть к своей новой внешности. Принять себя такую. Изуродованную.

Когда целители фейри пытались свести шрамы с моего лица — хотя бы как-то исправить то, что со мной случилось, Тил-Линг сказал одну вещь. Он сказал: «Тебе еще повезло». В каком-то роде владыка фейри был прав. От взрыва магической бомбы харибу снесло башку, и кислота фонтаном брызнула во все стороны. Если бы в последний момент я не прикрыла рукой глаза, последствия были бы еще более чудовищными. Я могла лишиться зрения. К счастью, я по-прежнему видела этот мир. К несчастью, вся моя правая щека, от скулы до подбородка, и рука, которой я закрылась от кислоты, бугрились безобразными красноватыми рубцами.

Я приказала слугам завешать все зеркала в доме тканью, а потом и вовсе спрятать их среди пыльного хлама на чердаке. Но даже когда зеркала пропали из поля видимости, рядом осталось море других отражающих поверхностей — оконные стекла, столовое серебро, гладкие металлические подносы, на которых мне в постель приносили завтрак. Они не давали забыть о моем уродстве.

Успокоение приходило лишь во сне. Поэтому я почти не покидала кровать. Сон был моим спасением. Я сбегала в него от ужасной реальности, от чужих неловких взглядов, от шепотков за спиной, от собственных гнетущих мыслей.

Если бы я не бросила в хариба тот камень…

Если бы не сбежала от Алари…

Если бы в стойбище кочевников тано нашлись хорошие целители…

Но дикари спасали мою жизнь, а не красоту. Домой меня доставили слишком поздно, когда ничего исправить было уже нельзя.

Закопавшись в гнездо из подушек и одеял, я нервно крутила кольцо на мизинце.

Договор о союзе между Аталанской империей и народом красной долины был подписан. Но какой ценой! Стоило ли оно того? Что мне принесла эта победа?

Ее величество вручила мне медаль. Золотая безделушка теперь пылилась в одной из деревянных шкатулок с украшениями. Я даже не помнила, в какой именно. Бросила ее куда-то и больше не брала в руки.

Медалью императрица не ограничилась. За мои заслуги она осыпала меня золотом и драгоценностями. Вот только никакое золото мира не могло вернуть мне погубленную красоту. И никакие драгоценности больше не могли меня украсить.

На словах я пользовалась почетом и уважением, а на деле превратилась в самого настоящего изгоя. Друзья испарились, словно туман на рассвете. Валонсо ни разу не навестил меня ни дома, ни в городской лечебнице. Подозреваю, ему было стыдно смотреть мне в глаза, ведь, спрятавшись за моей спиной, он не получил ни одного ожога.

Неловко рядом со мной было не только ему. Если на востоке империи, где постоянно висела угроза орочьих набегов, люди привыкли видеть вокруг себя шрамы и увечья, то в спокойной нарядной столице царил культ красоты и совершенства.

Со своим испорченным лицом я больше не вписывалась в уютный мирок, созданный для себя местным обществом. Глядя на мои рубцы, эти обрюзгшие, ленивые вельможи вспоминали о том, о чем им не хотелось думать: жизнь не безопасна, их сытое благополучие в любой момент может треснуть, как стекло, оно не прочнее бокалов шампанского в их руках и столь же зыбко, как звуки вальса, под которые они танцуют на балу.

Своим видом я нарушала беспечное течение чужих мыслей, вносила в них холодок тревоги, зябкий сквознячок смутного беспокойства. Напоминала, что жизнь