Ярга. Сказ о Жар-птице, девице и Сером Волке - Елена Михалёва
Ярга тяжело сглотнула. Неуютное ощущение забралось под кожу и скопилось в груди неприятным беспокойством, предвкушением чего-то ужасно нехорошего, горького и неотвратимого.
– Почему? – с трудом спросила она.
Див усмехнулся, но на сей раз как-то зло, будто кровожадный демон из Нави, а не её добрый друг.
– Да хотя бы потому, что ты смертная. Ты состаришься и умрёшь быстрее, чем я снова захочу вздремнуть. Думаешь, мне такая женщина сгодится?
В его словах сквозила жестокость. Ярга сказала бы, что цель у этой жестокости одна – внушить ей, что они не пара. Не потому, что он так чувствует, а потому, что уверен: так будет лучше. Умом девушка это отлично понимала, но сердечко всё равно болезненно сжалось от обиды.
Ежели всесильный бессмертный колдун не желает пересилить себя и побороться за неё, что ждать от простых мужчин? Это был превосходный способ причинить страдания, и Див своего добился. Ярге почудилось, что никогда прежде больнее ей не было. Даже палачам Надии не удалось вызвать у неё и близко похожего ощущения.
Она шумно задышала носом, успокаивая трепещущее сердце.
– Возможно, ты прав. – Она сердито дёрнула плечом. – Но я бы предпочла Елисея, если хочешь моё мнение. Царю Далмату, конечно, сложно будет объяснить, зачем я его украла, а потом вернула, но Надии я его не отдам. И тогда ни златогривого коня, ни Жар-птицы, ни пера не будет, уж прости.
С этими словами Ярга забрала кумачовые сапожки и, сунув подмышку, подхватила котелок с посудой, чтобы возвратиться на место отдыха. Ей хотелось закрыть глаза и уснуть немедленно, чтобы проснуться и понять, что всё это было дурным сном.
– Хорошо подумай, не делай ничего просто мне назло, – бросил вслед Див.
Девушка не ответила.
Он мог говорить всё, что ему взбредёт в голову. И пусть в груди от боли пекло так, что дышать нечем, она решила: легко не сдастся. Елисей верно сказал: «Борись за своё счастье изо всех сил», отступать нельзя. Вот и Ярга не собиралась.
* * *
Она оказалась права: в его душе зародилась неуютная тяжесть с давно позабытым привкусом ядовитой ревности, тут и спорить не о чем. Елисея он бы задушил во сне, Ивашке откусил голову, обернувшись волком, а на князя устроил охоту и гонял бы по лесам до изнеможения, покуда сам дух не испустит. Славно бы вышло, да нельзя, ясоньку это не обрадует.
Не было на свете ничего хуже, чем причинять ей страдания, но уж лучше пусть поймёт, что в нём ничего хорошего нет. Пускай не привязывается к нему больше, чем уже есть, он того не стоит.
Ярушка. Весеннее солнышко, согревшее его тёмную душу. Но в грязном омуте солнце не отражается. Ей этого не объяснить, а он понимает: она не для него. Слишком хрупка, добра и невинна для всего того, что он олицетворяет. Не по Сеньке шапка, как в народе говорят.
Да и она ему не пара – с его друзьями не сдюжит, а с недругами и подавно. Уберечь её он не сможет, как ни старайся. Глаз не спускать не выйдет – выберут момент и доберутся, оттого так не по себе. Нет, уберечь ясоньку можно лишь отказавшись от неё.
Когда всё завершится, каждый из них пойдёт своей дорогой.
Глава 17. Одно сердце страдает, а другое не знает
До Златого Чертога оставался час пути, когда Елисей попросил снять с него верёвки. Сказал, сбегать он не собирался, а теперь и вовсе смысла в том нет, но представать пред Надией в путах не хотелось бы. И без того унизительно узником к ней являться, а со связанными руками и подавно. Ярга поглядела на него с сожалением, принялась упрашивать Дива, и тот, немного побранившись, уступил.
Их разговор у реки так разговором и остался. С Елисеем она держалась столь же дружелюбно, как прежде, но глазки ему не строила да и вообще понравиться никак не пыталась. Царевича ей было жаль, на Дива она сердилась, а ещё ужасно тосковала по тем дням, когда они путешествовали только вдвоём. Ярга дала себе слово: едва представится случай, она откроет ему сердце. Скажет, что ей неважно, как долго она проживёт, покуда он рядом. Ей отчего-то не было стыдно состариться подле него или заболеть, лишь бы он никуда не исчез, лишь бы лишнего себе не надумал. Нет, она ему всё выскажет, а там уж пусть решает, но молчать не станет.
Но это всё после, сначала нужно Елисею помочь. Пусть Див ворчит, что это не их дело, она царевича не бросит. И её друг тоже не останется в стороне – будь ему правда всё равно, не заботился бы о пленнике достойно и терпеливо.
На сей раз в Златом Чертоге их приняли радушно. Проводили сначала в комнаты, дали свежую одежду и тёплую воду, накормили сытно. А после объявили, что их ожидает царица. Правда, никого из стражников Ярга не узнала, а от девочки-чернавки выяснила, что вся дворцовая дружина сменилась. Прежние занедужили чудны́ми болезнями: у кого-то руки тряслись иль струпьями пошли, а один вовсе онемел, откусив себе язык, вот царица и приказала всех распустить, а новых назначить, боялась проказы во дворце.
В тронный зал они явились также втроём. Ярга переоделась в белую рубаху и голубой сарафан, Елисей – в оранжевый кафтан и синие брюки, а Див себе не изменял – остался в любимой шубейке и грубых штанах, босиком.
Царица Надия восседала на троне горделиво и величаво. Ещё больше было на ней рубинов, золотой парчи и яхонтов. Ещё краше оказалась корона на челе поверх лежащих волнами рыжих локонов. С неё бы статуи лепить да портреты рисовать – настолько она была пригожа. Подготовилась к приезду возлюбленного, а сразу встретиться не пожелала, потому что прихорашивалась наверняка, не хотела в грязь лицом ударить спустя годы.
Но Елисей вошёл в тронный зал следом за Дивом и Яргой с таким видом, будто шёл на заклание, а не на долгожданную встречу.
– У нас товар, у вас купец, – вместо приветствия Див посторонился, уступая дорогу царевичу. – Или как там правильно говорят? У нас купец, у вас товар? В общем, вот твой ненаглядный жених, Надия. Совет вам да любовь, а нам бы конька забрать поскорее, чтоб не мешать вам.
Он потёр руки, встал рядом с Яргой справа. Но Елисей к царице не пошёл и поклоны не отвешивал. Он тоже остановился
