Ярга. Сказ о Жар-птице, девице и Сером Волке - Елена Михалёва
Он допил кружку, расплатился и пошёл на третий этаж по скрипучим ступеням. Комнатку они сняли в дальнем углу здания, чтобы поменьше на них внимания обращали. Мало ли, брат с сестрою.
Хотя какие они, к лешему, брат с сестрою? Дураку понятно, с какой жадностью он на неё глядит и как она краснеет. Напряжение меж ними было такое – даром молнии не бьют. Одно его удерживало от необдуманных поступков – тот её взгляд, каким она глядела, когда он убил ведьму.
Испугал ясоньку, волчья морда. Как она его теперь терпела рядом, сам не понимал, но душа горько болела, едва он вспоминал ужас в её очах, отражавших огонь, что пожирал избушку.
Нельзя Яргу к себе привязывать, нельзя надежду давать, потом ей больнее будет.
Он остановился у двери, прислушался. Улыбнулся, когда понял, что Ярга возилась внутри.
Постучал. Ничего, тишина. Умница.
Постучал снова: два быстрых стука, один чуть запоздалый.
– Кто? – спросила Ярушка через дверь.
– Ваша мать пришла, молочка принесла, – не удержался он.
– Врёшь всё, Серый Волк, это ты, а не наша маменька.
Ярга засмеялась, щёлкнул замок, дверь отворилась.
Он застал девушку в длинной ночной рубахе до пят, она расчёсывала намытые волосы частым гребнем. Кожа её была приятного розоватого оттенка, а щёчки прелестно разрумянились.
Ярушка снова заперла за ним дверь, махнула рукой на вычищенные и разложенные на стуле одежды – красный наряд, в котором она выступала.
– О тебе в городе говорят, – заметил он не без удовольствия. Подошёл к окну, прислонился к узкому подоконнику.
Мебели тут, считай, не было: одна кровать, стол (на котором лежали их котомки и прочие вещи, включая его шубу), стул, трёхногая табуретка возле кровати (на ней горела свеча в дутом стеклянном фонаре) да грязноватый круглый половичок посередине. Спасибо, что постель чистая, стены белёные, а с крыши не капает. Да и тараканов с мышами нет.
– У меня получилось, – смущённо похвасталась Ярушка.
Она присела на край разобранной постели и продолжила расчёсывать длинные золотистые локоны, от которых он совсем потерял голову. Влажные пряди источали свежий запах ромашки и крапивы.
Он тяжело сглотнул, чтобы отогнать наваждение.
– Правда? Умница, ясонька, расскажи мне всё.
– Меня услышал жрец Сварога, из тех, что часто гостят у Далмата. Позвал завтра поиграть для царя за обедом. – Она потупилась. – Вот, в баньку сходила, чтобы пахнуть завтра приятно.
Ему захотелось сказать, что она всегда приятно пахнет, лучше всех. Успел язык прикусить.
– У меня тоже всё получилось. – Он скрестил руки на груди и поведал: – Нанялся во дворец. Показал свою удаль, – усмехнулся, – помог царским кашеварам мешки с крупой поднять и телегу починить, которую сам же и сломал.
Ярга издала смешок, прикрыв уста ладошкой. Потом глянула на домру, которая лежала поверх котомок.
– Вдруг не выйдет? – шепнула она. Лицо сделалось таким грустным, что у него сердце защемило. – Доселе ничего не выходило. Наверное, у меня обе руки левые.
– Выйдет, – заверил он и подошёл к кровати. Сел рядышком. – Твоя забота – улыбаться и на домре играть, как условились.
– А вдруг я напутаю?
– Не напутаешь, ясонька. Я неподалёку на сей раз буду, не страшись.
– А вдруг царевича Елисея не окажется завтра на обеде? – Она порывисто отложила гребешок.
– Окажется, он в отцовском тереме так и живёт. Прочие братья разъезжают по царству, а Елисея батюшка от себя не отпускает, вроде как вину чувствует, что жизнь ему загубил. – Он постарался ободряюще улыбнуться. – Не волнуйся, я уж всё узнал.
Он потянулся к ней, чтобы просто взять за руку в знак поддержки, но Ярга резко встала, убрав ладошку, и отошла к окну, встала спиной.
– Ты дичишься меня теперь? – Он нахмурился, поднимаясь следом. – И всё больше с каждым днём, как я погляжу.
– Что, если мы убьём кого-то ненароком? – пробормотала она, словно сама с собой говорила.
– Ярга, – его голос прозвучал ненамеренно резко, – я НЕНАРОКОМ не убиваю, если ты об этом думаешь. А ежели и убиваю, то не без дела. Думал, ты это ещё в старовольской чащобе у ведьминой избы усвоила.
Ему захотелось уйти прочь, позлиться где-нибудь подальше отсюда, но уходить, не поговорив, нельзя. Да и вообще бросать Ярушку одну – идея глупая.
Он сделал к ней шаг. Потом ещё один. И ещё. И комната, считай, закончилась. Осталось руку протянуть, да только он не посмел.
– Я такой, какой есть, – слова прозвучали с сердитым холодком, – другим не прикидывался. И не поменяюсь, будь уверена. У меня столько веков за плечами, сколько не изгладить ничем, и натуру мою не поменять.
– Ты прав.
Плачет, что ли? Голос такой тоненький вдруг.
– То-то же.
– Прав, что ведьму сам, – хмыкнула, – убил. Я бы не смогла, а с нею вряд ли иначе бы получилось.
– Не получилось бы вовсе.
– Так что никакой я не воин, – вздохнула надсадно. – Я сегодня играла у капища, а сама думала, что такая жизнь по мне. Путешествовать и…
– Побираться? – Он фыркнул. – Глупостей не говори, это не жизнь, не для девицы уж точно. Тебе замуж надо, чтоб жить в достатке и детей растить, на мужа похожих.
Скрипнул зубами в сердцах. Неведомо, зачем так на неё разозлился, сам же ведь сказал.
– До чего ж ты злоехидный аспид, – проворчала она.
– Это ещё цветочки.
– Недолюбленный и недоприголубленный, – язвительно усмехнулась Ярушка. Всей печали как не бывало, обида только так и сквозит в голосе. – Ничего, Волче, заберёшь перо и забудешь, как меня звать, а мне от тебя ничего не надобно.
– Это после обсудим, – рыкнул он.
Развернулся на пятках, дёрнулся было к двери, чтобы уйти, но и двух шагов не сделал – услышал, как Ярушка обернулась за ним, точно флюгер за ветром.
Затуманилась голова, в ладонях закололо, а на сердце всё смешалось, да так, что все доводы вновь позабылись. Он развернулся к ней и преодолел разделявшее их расстояние, чтобы сделать то, чего так желал, – ощутить вкус её мягких, податливых губ. Впился в ласковые уста требовательным поцелуем. И она ответила с таким трепетным наслаждением, что глаза прикрыла. А он запустил обе руки в её волосы за ушами, зарылся пальцами в густые душистые пряди, всё ещё влажные после мытья, и медленно провёл от лица к её затылку.
Не знал, что сказать ей или как поступить. Впервые, наверное, растерялся. Голова сделалась шальной и бестолковой, будто не у древнего создания, а у глупого зелёного паренька, впервые поцеловавшего девушку. По жилам побежал огонь, ещё немного – и
