Ярга. Сказ о Жар-птице, девице и Сером Волке - Елена Михалёва
Далия в первый же день потащила Яргу в баню, а после поделилась с нею нарядами. На вопрос, не жалко ли ей, только отмахивалась, мол, брат ещё купит. Так у чернавки из Благоды вдруг появились расшитые рубахи и юбки с атласными поясками, а ещё ленты, бусы и золочёные височные кольца. А обувь… Наверное, впервые в жизни обувь действительно пришлась ей по размеру.
Но на том роскошь не закончилась.
Ей выделили собственную комнатку на женской половине. Она была меньше комнат сестёр, но ничуть не хуже. Окно со ставнями открывалось в сад, под ним росла молоденькая слива, которая уже успела набрать плоды. Каждое утро Ярга открывала ставни и с наслаждением любовалась кучерявым деревцем, будто было в нём что-то волшебное.
Адела, хоть ни на чём не настаивала, но быстро привлекла Яргу к делам в тереме, и та без возражений помогала. К работе ей было не привыкать, да и делала она всё споро. Умела прясть, ткать и шить, готовила простую еду, но весьма сносно. И не перечила. Хлеб свой Ярга отрабатывала исправно, и Адела всё чаще улыбалась ей, когда вечерами они вместе садились за рукоделие. Она охотно учила девушку песням и молитвам, какие были в ходу в Скуре, и порой дивилась, как быстро Ярга всё схватывает.
Ни Адела, ни Далия на гостью брату не жаловались, а она всё ждала, когда же они попытаются настроить его против неё, против чужачки без роду и племени.
Так прошёл месяц.
Разгорелось мягкое северное лето, тихое, влажное, безропотное. Оно принесло первые урожаи на каерскую землю и первый покой в смятенную душу Ярги, которая уже отчаялась увидеть Волка снова, будто бы даже смирилась с тем, что он бросил её в горах. Одно лишь смущало девушку – сам Хаук.
Нужно было ослепнуть, чтобы не заметить, что князь ухаживал за ней. Это ничуть не походило на то, как вели себя с ней прежде деревенские парни. Хаук держался иначе. Мог прийти к ней с маленьким подарком: какой-нибудь милой безделицей вроде раскрашенной свистульки или берестяной шкатулки с расписной крышкой. Мог ни с того ни с сего привезти целого ягнёнка и велеть сёстрам накрыть пышный стол к ужину. А мог вечером позвать Яргу на прогулку, подарив ей собранные в собственном саду ромашки. Со стороны этого великана подобный жест виделся донельзя милым. Он не распускал рук, боясь напугать девушку, но в его глазах Ярга видела куда больше, чем просто заботу.
Адела и Далия однажды вскользь признались, что прежде Хаук не бывал дома столь долго и часто. Либо в дозорах пропадал с дружиной, либо не покидал царских палат неделями. Кажется, сёстры были очень довольны, что брат вспомнил, где его дом. Они обменивались счастливыми взглядами, прятали улыбки и всё украдкой поглядывали то на Яргу, то на Хаука.
Глупо было отрицать, что князь хорош собой. А ещё он был воителем, которого в Скуре все уважали. Его дружину каерцы прозвали Перуновым войском – совсем как богатырскую дружину бога молний и грома из легенд. На их щитах красовался его почётный знак – Перуново колесо. Говаривали, что Перун уважает их за ратные подвиги и не обделяет благословением, поэтому в какой-то миг Ярга даже задумалась: что, если и вправду сам бог молний показал Хауку дорогу к ней? Быть может, той страшной ночью именно его она видела.
Однажды утром, когда молодой князь уезжал с дружиной, все три женщины вышли его проводить. Он расцеловал сестёр в обе щеки, а вот Ярге лишь руки поцеловал, да и то как-то смущённо. За его конём ещё пыль не успела осесть на дороге, а Далия сказала с лисьей улыбкой:
– Кабы ты позволила, он бы ножки твои целовал, а не ручки.
– Полно вам, – попыталась отмахнуться девушка.
Да только сёстры, кажется, давно этот разговор замыслили.
– Любит он тебя, – прямо призналась Адела, беря Яргу под руку.
– Сам по секрету нам говорил, что любит. – Далия взяла её под другую, и вместе они спустились с крыльца, чтобы прогуляться по саду возле терема. – И принимает тебя со всеми тайнами да секретами.
– И тебе неплохо было бы принять уж его, наконец, – заключила Адела.
Говорили они мягко и беззлобно, без иной ревности, свойственной сёстрам, как те, кто искренне желал единственному брату обрести счастье, а не просто воевать во славу царя и Перуна, но всё же Ярга растерялась их прямоте. Она лишь смущённо улыбнулась, не зная, что ответить.
Разве смела девушка открыть им настоящие причины своих сомнений? И дело даже не в царевиче Иване, который теперь казался ей кем-то далёким и совершенно недостижимым. Она могла бы сказать, что у неё есть жених, да только рядом с Хауком царевич выглядел ненастоящим, фальшивым, что ли. И кольчуга его золочёная казалась хлипкой рядом с добротной кольчугой Хаука, которую Ярга даже поднять не могла, не то что вздеть на себя. И все удалые россказни Ивана отдавали сказками да хвастовством, в то время как молодой князь вовсе молчал о своих победах – больше за него люди вокруг рассказывали. Не говоря уж о развороте плеч и взгляде. Иван был добрым молодцем, совсем зелёным, Хаук же успел сделаться бравым мужем, пусть разница в возрасте меж ними не была столь велика. Конечно, Иван был царевичем с замашкой на батюшкин престол, а Хаук – лишь князем в дружине с собственным теремом, только второй выглядел куда более реальным и милым сердцу. Ярга невольно признавалась себе в том, что успела привыкнуть к семейству и дому Хаука за этот месяц.
Но был ещё Серый Волк и сговор меж ними, о котором шерстяной негодяй, вероятно, позабыл, едва избавился от неё. Наверное, нашёл иное решение проблемы вместо пера Жар-птицы.
Как он мог забыть о ней так легко? Как мог не выручить из плена какой-то горстки витязей, когда даже орды кочевников не убоялся? Как могла она столь легко привязаться к нему? От этого становилось особенно горько, ощущение чего-то несбывшегося тяготило душу.
Оружие Хаук так Ярге и не вернул, но у неё по-прежнему оставались прочие вещи. Даже монисто болталось на дне котомки рядом со свёртком. В том свёртке пожухли три кустика разрыв-травы. Каждый раз, когда взгляд Ярги падал на котомку, она вспоминала о них, а ещё о том, как улыбался
