Нестандартный ход 2. Реванш (СИ) - De Ojos Verdes
Она включилась. Немного неумело, медленно. Но повиновалась такому сценарию, пытаясь распробовать позу наездницы. Двигалась, направляемая его ладонями на своих ягодицах. Млела, опаляемая пламенем глаз напротив. И чувствовала… чувствовала… как нарастает, набухает внутри неотвратимый жар, пожирающий рассудок.
Смотрела на плотоядную полуулыбку Ромы, который наслаждался её бессознательными действиями — откинутой слегка назад головой, вонзающимися в его плечи ногтями, тяжелым участившимся дыханием.
И как же ей хотелось поймать его улыбку своими губами и никогда никому не отдавать…
Элиза так и поступила — молниеносно подалась вперед, прижавшись к его рту в надрывном хаотичном поцелуе — катастрофически не хватало воздуха. И меняя угол проникновения вместе с амплитудой. Внезапно слишком отчетливо и ярко ощутив, как сжимает его внутренними мышцами, отчего безудержный жалобный стон горячим порывом прошелся прямо по губам Разумовского.
Желание налитой напряженной спиралью сжималось и вспыхивало в паху. Требуя выхода. Девушку уже вело какой-то внутренней силой, заставляющей ускориться. Ритмично приподнимаясь и опускаясь, будучи поддерживаемой всё теми же надежными руками, которые время от времени то стискивали её ягодицы, то нежно оглаживали по всей округлости.
Еще немного старательных колебаний — и Элиза падает на Рому, обняв его за плечи и протяжно выдыхая в ухо сладкое звучание экстаза. Будто отдавая ему всю дрожь своего удовольствия через мелкие подергивания тела. Которые удивительно долго не стихали…
А когда она, обессиленная и практически обесточенная, успокоилась, мужчина опустил её на матрас животом вниз, облекая собой сзади. Затем, целуя шейные позвонки, вошел в девушку, снова вызвав знойные бархатные мурашки.
И взял такой уверенный темп, врезаясь в неё размашисто и длинно, что совершенно неожиданно именно под таким градусом, в этой его любимой позе, когда он укрывает её собой, Элиза абсолютно отчетливо осознала, насколько Рома больше — в силе, в опыте, в знании, в стати, да во всем. Крепче, необъятнее, могущественнее. И это состояние — правильно! Это — то, как должно быть! И то, чего она испугалась, поняв, что любит его… тогда. А сейчас, наоборот, жаждала: раствориться, исчезнуть, забыться в нем. Быть частичкой этой несокрушимой сути.
И не стыдиться того, как из неё вылетают приглушенные подушкой крики, когда любимый человек неистово врезается в её плоть пронзительными властными толчками, накаливая безумие между ними. И выпустить на свободу сиплое отчаянное завывание, когда его зубы алчно вонзаются в плечо. И снова вскрикнуть, когда он плотно прижмет девушку к себе, после нескольких необузданных движений доведя обоих до одновременного пика.
Вот оно. Теперь всё так, как и положено. Влажные и сплетшиеся. Со сбитым дыханием. Но одним на двоих, потому что, повернув слегка голову, она вновь нашла его губы. Хриплыми выдохами. Жадным вдохами. Тотальным умиротворением.
— Ты снова удовлетворил меня на неделю вперед, — на этот раз фраза звучит по-другому: утомленно, благодарно и нежно.
Но мужчина предупреждающе одаривает её еще одним смачным укусом в плечо, оставляя след от зубов.
Элиза смеется и, разворачиваясь к нему всем корпусом и моментально попадая в плен, возмущенно выдает:
— Что за новые трюки в твоем арсенале, Разумовский?!
— Дурной пример заразителен, — шепчет, накрывая губы девушки, сладко и неспешно, продлевая их негу.
А потом запускает пальцы ей в волосы, немного оттягивая у корней, заставляя смотреть себе в глаза, и тихо спрашивает:
— Почему ты подстриглась?..
— А зачем мне эта длина где-то там далеко от тебя, когда твои руки не зарываются в неё?..
Рома внимательно блуждает по её лицу, прекрасно понимая, что, пусть это и основная причина, но не единственная.
Девушка поднимает руки и проводит ими по его гладким щекам. Чистый кайф забытых ощущений. Ей хочется продлить это мгновение их покоя и единения. Всё потом. Они поговорят. Она расскажет, что и как… Чуть позже. А сейчас — только сытые чувственные прикосновения. Это гораздо нужнее.
Оба молча смотрели друг другу в глаза. Последний час не требовал от них слов. Только зеркальное отражение мерцающих взглядов в проникновенном безмолвии.
Пока тишина не нарушилась настойчивой вибрацией забытого на полу мобильного…
Глава 24
«я здесь утопаю в делах монотонных дней, не скучаю, ни о чём не жалею, сердце стало, как металл. но если ты улыбнёшься кому-то, как улыбалась мне,
я пропал, моя девочка, я пропал». Аня Захарова «Фатальность»
Она рассерженной, но молчаливой фурией метнулась в ванную, чтобы одеться. Он проводил её прямую изящную спину сожалеющим взглядом. Признавая свою косвенную вину. Но это тот случай, когда иначе Рома поступить не мог.
Конечно, ему было тяжело и неприятно от того, что происходит. Еще пять минут назад оба вглядывались друг другу в глаза, веря, что самый главный и страшный прыжок над пропастью сделан, теперь на этой стороне их ждет только счастье. А сейчас, облачаясь в свои измятые вещи, мужчина с несвойственной ему тревожностью думал, что убедить Элизу в чем-либо будет практически невозможно. Девушка ничего не сказала, лишь поджала губы, но посмотрела с такой обидой и горечью, что сомнений не оставалось — выводы для себя она сделала неутешительные.
Так же безмолвно они уселись в машину. Проехали какой-то отрезок пути. И Разумовский заметил, что её немного знобит. Возможно, это колотит нервной дрожью. А, возможно, она успела замерзнуть на объекте. Тут же включив обогрев, он вздохнул и снова уставился в лобовое стекло.
За полтора часа до дома Элизы не было произнесено ни слова. Лишь напряжение — колючее, злое, темное — нарастало в геометрической прогрессии. Рома не хотел отпускать её в таком состоянии, поэтому, остановившись во дворе, повернул ключ в замке зажигания и потянулся к девушке. Она предсказуемо отшатнулась и ровно попросила:
— Разблокируй двери.
— Элиза… Ты не понимаешь, речь о матери, я должен помочь.
Но она снова лишь поджала губы, обдав его яростным непринятием в своих нереальных глазах. Точно так же, как после звонка Лены, которая, захлебываясь в истерике, попросила приехать и поддержать, поскольку испугалась — в очередной раз её маме стало плохо, и «скорая» увезла женщину в больницу, но уже в реанимацию.
— Элиза… — мужчина позвал почти с мольбой. — Я должен…
— Да! — неожиданно громко выкрикнула она и резко отвела взгляд, вперившись в темноту за окном. — Ты должен! Ты всем должен, Рома! И ты прав, я не пойму этого. Как и не пойму и не поверю, что Лене больше не к кому обратиться. Ты, ты, только ты! И ты должен, черт возьми, должен! Поехать, быть с ней рядом. Поэтому поезжай.
Девушка с диким неистовством выпустила из себя воздух и дернула ручку. Разумовский наблюдал за этим свирепством и вновь признавал, что в чем-то она права. Но договориться со своей совестью и отказать Лене сейчас не мог.
— Ты дождешься меня? — тихо спросил, привлекая её внимание. И тут же получил хлесткий изумленный взор, направленный ему в лицо: — А должна? Вряд ли так быстро удастся утешить бедняжку. Так что, нет, я тебя не дождусь. Ни сегодня, ни завтра… — Прекрати, — попросил он устало. — Прекратила, — вдруг послушно согласилась Элиза. — А теперь разблокируй.
Звенящие нотки в её голосе заставили его повиноваться. Наверное, так будет лучше. Пусть остынет, а потом он вернется, и они всё спокойно обсудят.
Щелкнула сигнализация. Девушка, было, дернулась к двери, но почему-то передумала и развернулась к нему. Внезапно вскинула вперед руку, выдвинув вертикально свою ладонь.
— Примитивный вопрос. Что ты видишь, Рома? Внутреннюю сторону, да? А я — тыльную. Но ведь мы оба смотрим на ладонь, правда? Так и у нас: я вижу, что между двумя женщинами здесь и сейчас ты сделал выбор не в мою пользу, а ты твердишь обратное. Мы друг друга не услышим. И каждый будет прав по-своему. Я ведь поверила… зная тебя, даже без твоих слов поверила, что ты закончил прошлую историю, чтобы мы попытались снова. Но… завтра Лене понадобится пересадка селезенки, послезавтра — еще что-нибудь, и, конечно, ты должен будешь помочь, потому что это важнее, чем будущее наших отношений. Вот и поговорили, Разумовский. Вот и поговорили…
