Приключения десяти принцев - Дандин

после себя черную тьму. Одевшись, под цвет окружающего, в темную одежду, очень туго затянув пояс, с кинжалом в руке, имея при себе все необходимые принадлежности для взлома, держа в уме указания, данные мне моею нянькой, я подошел ко рву, окружающему дворец и наполненному до краев водою. Около него лежал бамбуковый шест, еще ранее принесенный туда Пушкарикой, о чем мы с нею уговорились на дому у ее матери. Я сначала положил его поперек и прошел по нему через ров, затем приставил его к стене и взлез по нему на дворцовую ограду. Вниз я спустился по открытой из кирпичей сложенной лестнице, которая вела из внутреннего двора на башню, расположенную над главными воротами. Очутившись внутри, я направился в сад. Сначала я миновал аллею деревцов бакула[83] и попал на дорожку, обсаженную кустами мимоз. Я успел сделать по ней только несколько шагов, как вдали, в северном направлении, послышалось жалобное стенание двух уток. Тогда я повернул на север по аллее бигоний и прошел по ней не более чем на расстояние выстрела из лука. Тут я мог, идя по этой аллее, нащупать рукой стены большого дворца в тех местах, где они выдавались вперед. Затем я свернул на восток по усыпанной гравием дорожке, обе стороны которой были обсажены группами деревьев ашока и жасминов. Пройдя по ней некоторое расстояние, я повернул на юг и затем в глубь аллеи манговых деревьев[84]. Тут я приоткрыл коробку, в которой я держал наготове зажженную лампу, и на мгновение осветил местность. Я заметил беседку, скрытую за вьющимся жасмином. Внутри нее была совершенно незаметная снаружи постель, устроенная в виде алтаря, украшенного драгоценными каменьями. Выбрав одно местечко в стенках беседки, я протиснулся внутрь. Стенки беседки состояли внутри из сплошных рядов карликовых амарантов, покрытых распустившимися цветами. С одной стороны было нечто вроде завесы, которую составляли спускавшиеся до земли нежные ветви молодого ашокового дерева. Узнать ее можно было по свежим цветочным почкам, которые выделялись в ней на фоне, состоявшем из густой сети нежно-розовых свежих побегов. Раздвинув эту завесу, я вошел и увидел старательно прибранную, украшенную цветами постель, рядом с ней были коробочки, сделанные из листьев лотоса, содержавшие туалетные принадлежности, употребляемые женщинами при любовных ласках, затем веер с ручкой из слоновой кости и ваза, наполненная доверху духами.

Я присел, отдохнул в течение нескольких минут и стал вдыхать чрезвычайно сильный аромат. В этот момент послышался чуть заметный легкий звук шагов. Как только я их услышал, я тотчас вышел из беседки, приготовленной, очевидно, для нашего свидания, и спрятался за ашоковое дерево, вытянувшись, как палка, и прислонившись к его стволу. Она же, чернобровая красавица, исполненная самых горячих ожиданий, тихонько подошла к беседке и, не увидав меня в ней, задрожала всем телом. Как лебедь стонет весной, порою любви, так и она произнесла прерывистым, глубоким страстно-приятным голосом: «Конечно! Сомнения нет, я обманута! Я не в состоянии дольше жить! О несчастное сердце мое! Ведь само же ты решилось на это, ты приняло дурное дело за хорошее, а теперь, когда оно не удалось, зачем ты так томишься? О владыка, бог любви пятистрелый! Чем тебя я оскорбила, за что ты так безжалостно меня мучаешь, зачем ты меня жжешь, но не сжигаешь, не обращаешь в пепел?»

Тут я показался, открыл коробку с горящим светильником и сказал: «Не сердись, милая! Ведь ты действительно сильно оскорбила бога любви, в мечтах рожденного! Ведь ты своею красотою поставила на второе место богиню любви, его супругу, которой принадлежит вся его жизнь. Прелестная линия твоих бровей превосходит прелесть изогнутой линии его лука, а черный цвет его тетивы, унизанной пчелами, уступает темно-синему отливу твоих роскошных черных волос. Его стрелы не так действительны, как выстрелы твоих взоров, которыми ты, как дождем, обсыпаешь меня. Его красное знамя уступает розовому блеску твоих губ. Твое нежное дыхание превосходит своим ароматом его величайшего друга и пособника — весеннее веяние Малабарских лесов[85]. Твой голос своею сладостью превосходит нежное кукование кукушки. Твои руки тоньше, чем длинная гирлянда цветов, развевающаяся на его знамени. У него имеются чудной формы священные золотые кувшины; отправляясь на покорение сердец, он пользуется ими как будущий император, совершающий богослужение перед походом для покорения всего мира. Но красота твоих выпуклых грудей превосходит чудесную форму священных его сосудов. Искусственный прудок в его саду по своей красивой округлости уступает красоте углубления на твоем животе. Округлая линия твоего седалища побивает форму колес его триумфальной колесницы. Украшенные драгоценными камнями колонны ворот его дворца уступают стройности твоих ног, а твоя ступня линиею своих пальчиков превосходит линию лепестков того лотоса, который он кокетливо заткнул за свое ухо. Поэтому совершенно прав бог любви, дельфиноносец, когда так тебя мучает. Но упрекать можно его за то, почему он мучает также и меня! Я же ему ничего не сделал! Сжалься надо мною, красавица! Меня ужалила ядовитая змея любви. Оживи меня своим взглядом, будь для меня лекарством, дарующим жизнь!»

При этих словах я ее обнял. И стал я наслаждаться ею; она не сопротивлялась, и только прекрасные, большие глаза ее заблистали огнем любви.

Затем мы уселись, как старые хорошие знакомые, которые во всем доверяют друг другу и между которыми нет никаких секретов. Просидев некоторое время, я глубоко и продолжительно вздохнул и, со взором несколько печальным, вяло протянул к ней руки, обнял ее не особенно крепко и поцеловал не особенно отчетливо. Она расплакалась и сказала: «Если ты меня покинешь, то считай, что и жизнь моя ушла от меня! Ты владыка жизни моей! Возьми меня с собой! Я твоя рабыня, без тебя жизнь моя потеряла всякий смысл!» При этих словах она стояла передо мной и держала сложенные вместе ладони прижатыми к голове, как своего рода украшение.

Я ей отвечал: «Дорогая моя, ты беззаботна! Конечно, я, как и всякое живое существо, в восторге от того, что женщина меня полюбила. Но этого мало. Если ты действительно меня любишь и приняла твердое решение (принадлежать мне), то сделай безо всяких колебаний то, что я тебе скажу. Когда ты останешься наедине с царем, покажи ему ту картину, на которой я изобразил сам себя, и спроси его, представляет ли этот человек идеал мужской красоты или нет? Он, наверное, скажет: «О, еще бы! Конечно, представляет!» Тогда ты скажи ему следующее: «Если так, то послушай, что я тебе сообщу. Я знаю одну монахиню; она много скиталась