Публий Назон - Метаморфозы

        Бедным — подсчитывать скот. Коль его я расхваливать буду,

825 Ты не поверишь словам. А придешь — так сама убедишься,

        Как еле-еле несут напряженное вымя коровы.

        Есть — приплод молодой — ягнята в теплых овчарнях,

        Есть и ровни ягнят — в других овчарнях козлята.

        Век белоснежное есть молоко. Для питья остается

830 Часть. Другую же часть сохраняют творожные сгустки.

        И не простые дары тебя ждут, узнаешь и больше

        Радости: лани там есть, и зайцы есть там, и козы,

        Там и чета голубей, и гнездо с древесной вершины.

        Двух я недавно сыскал, — играть они могут с тобою, —

835 Сходных друг с другом во всем настолько, что ты ошибешься,

        Там на высоких горах волосатой медведицы деток.

        Я их достал и сказал: госпоже сохраним их в подарок!

        Вынырни только — пора! — головой из лазурного моря!

        О Галатея, приди! Подарков моих не отвергни!

840 Знаю свое я лицо: в отражении влаги прозрачной

        Видел себя я на днях, и моя мне понравилась внешность.

        Как я велик, посмотри! Не крупней и Юпитер на небе

        Телом, — уж если у вас повествуют, что миром какой-то

        Правит Юпитер. Мои в изобилии волосы пали

845 На запрокинутый лоб и, как лес, затеняют мне плечи.

        Ты о щетине густой, на всем моем теле торчащей,

        Дурно не думай, затем что без зелени дурны деревья;

        Конь — коль на шее его золотая не треплется грива;

        Птиц покрывает перо; для овец их шерсть — украшенье.

850 Муж красив бородой и колючей щетиной на теле.

        Глаз во лбу у меня единственный, величиною

        Вроде большого щита. Что ж? Разве великое солнце

        В мире не видит всего? А глаз его круглый единствен.

        Кроме того, мой отец владыкою в вашем же море;

855 Будет он свекром тебе. О, сжалься, молителя просьбы

        Выслушай! Ибо одной твоей покоряюсь я власти.

        Я презираю Эфир и Юпитера с молнией грозной, —

        Но лишь тебя, Нереида, боюсь. Свирепее гнев твой

        Молний. Отвергнутый, я терпеливее был бы, пожалуй,

860 Если б бежала ты всех. Но зачем, оттолкнувши Циклопа,

        Акида любишь, зачем моих ласк милей тебе Акид?

        Пусть он пленится собой и пленяет тебя, Галатея, —

        Хоть не хочу я того! Но случаю дай подвернуться, —

        Сразу почувствует он, сколь мощно подобное тело!

865 Проволоку за кишки, все члены его раскидаю

        В поле и в море твоем, — там пусть он с тобою сойдется!

        Я пламенею, во мне нестерпимый огонь взбушевался, —

        Словно в груди я ношу всю Этну со всей ее мощью,

        Перенесенной в меня! Но тебя, Галатея, не тронешь!»

870 Попусту так попеняв (мне, все было издали видно),

        Встал он и, бешен, как бык, с телицей своей разлученный,

        Не в состоянье стоять, по лесам и оврагам блуждает.

        Нас, не видавших его, не боявшихся дела такого,

        Лютый заметил Циклоп и вскричал: «Все вижу, и этот

875 Миг да будет для вас последним мигом любовным!»

        Голос его был таков, какой подобает Циклопу

        В бешенстве; криком своим устрашил он высокую Этну.

        Я, испугавшись, спешу погрузиться в соседнее море.

        А Симетидин герой убегал, обращаяся тылом,

880 И говорил: «Помоги, Галатея! Молю! Помогите,

        Мать и отец! Во владеньях своих от погибели скройте!»

        Но настигает Циклоп. Кусок отломал он утеса

        И запустил. И хотя лишь одной оконечностью камня

        В Акида он угодил, целиком завалил его тело.

885 Я совершила тут все, что судьбы свершить дозволяли,

        Чтобы прадедову мощь получил погибающий Акид.

        Алая кровь из-под глыбы текла; чрез короткое время

        Слабый пурпуровый цвет исчезать начинает помалу.

        Вот он такой, как у рек от весеннего первого ливня;

890 Вскоре очистился; вот зияет, расколота, глыба,

        И из расщелин живой вырастает тростник торопливо,

        Рот же отверстый скалы зазвучал извергаемой влагой.

        Дело чудесное! Вдруг выступает, до пояса виден,

        Юноша, гибкими он по рогам оплетен камышами.

895 Он, — когда бы не рост и не лик совершенно лазурный, —

        Акидом был. В самом деле уже превратился мой Акид

        В реку: доныне поток сохранил свое древнее имя».

        Кончила свой Галатея рассказ, и сонмом обычным

        Врозь разбрелись и плывут по спокойным волнам Нереиды.

900 Скилла вернулась; она не решилась в открытое море

        Плыть. По влажным пескам сначала нагая блуждает,

        Но, притомясь и найдя на заливе приют потаенный,

        В заводи тихой свое освежает усталое тело.

        Вдруг, разрезая волну, гость новый глубокого моря,

905 Переменивший черты в Антедоне Эвбейской недавно,

        Главк предстает, — застыл в вожделенье к увиденной деве!

        И, уповая, что он побежавшую сдержит словами,

        Вслед ей кричит; она же быстрей от испуга несется

        И достигает уже вершины горы надбережной.

910 Прямо из моря встает, одним острием поднимаясь,

        Голый огромный утес, над морем широким нависший.

        Остановилася там и в месте спокойном, не зная,

        Чудище это иль бог, в изумленье дивуется цвету

        И волосам пришлеца, покрывавшим и спину и плечи,

915 И что внизу у него оконечность извилистой рыбы.

        Главк приметил ее и, на ближнюю глыбу опершись,

        Молвил: «Не чудище я, не зверь я дикий, о дева!

        Нет, я бог водяной. Прав больше Протей не имеет

        В глуби морской, ни Тритон, ни сын Атаманта Палемон.

920 Раньше, однако, я был человек. Но поистине предан

        Морю глубокому был, тогда уже в море трудился.

        Либо влачил стороной я с пойманной рыбою сети,

        Либо сидел на скале, с камышовой удой управляясь.

        Некие есть берега с зеленеющим смежные лугом;

925 Волнами край их один окаймлен, а другой — муравою,

        И круторогие их не щипали ни разу коровы;

        Смирные овцы там не паслись, ни косматые козы,

        И трудовая пчела никогда не сбирала там меду.

        Там не плелись и венки торжества; травы не срезали

930 Руки, держащие серп. Я первый на этом прибрежье

        Сел на траву; сижу и сушу свои мокрые сети.

        Чтобы попавшихся рыб сосчитать по порядку, которых

        Случай мне в сеть позагнал иль своя же на крюк насадила

        Зверская алчность, я их разложил по зеленому дерну.

935 Невероятная вещь. Но обманывать что мне за польза? —

        Только, коснувшись травы, начала шевелиться добыча,

        Переворачиваться, на земле упражняясь, как в море.

        Я же стою и дивлюсь, — меж тем ускользает вся стая

        В воду, покинув зараз своего господина и берег.

940 Остолбенел я, себя вопрошаю, с чего бы то было.

        Бог ли то некий свершил, травы ли какой-нибудь соки?

        Что же за силы в траве? — говорю и срываю рукою

        Возле себя мураву и, сорвав, беру ее на зуб.

        Только лишь глотка моя испила незнакомого сока,

945 Чувствую вдруг у себя в глубине неожиданный трепет,

        Чувствую в сердце своем к инородной стихии влеченье.

        И уж не мог я на месте стоять. Прощаясь навеки,

        Молвил земле я «прости» и нырнул в голубую пучину.

        Боги морей пришлеца отличают им общею честью;

950 Призваны были меня отрешить от свойств человечьих

        И Океан и Тетида. И вот через них очищаюсь.

        Девять я раз очистительный стих повторяю; велят мне,

        Чтобы подставил я грудь под сто потоков различных.

        Сказано — сделано. Вот отовсюду ниспавшие реки

955 Над головою моей всех вод своих токи проносят.

        Только всего рассказать я могу, что стоило б вспомнить;

        Только и помню всего; остального не чуяли чувства.

        А лишь вернулись они, себя я обрел измененным, —