О милосердии - Луций Анней Сенека
16
Предвижу твое возражение: «Ты забыл, что утешаешь женщину: ты приводишь в пример мужчин». Но разве кто-нибудь утверждает, что природа поступила немилостиво с чувствами женщин и ограничила их добродетели? Они также способны к нравственной высоте, если только этого захотят; также могут переносить боль и напряжение, если к ним привыкнут. Но в каком городе, боги милостивые, говорю я это? В том, где Брут и Лукреция освободили римлян от царского ига. Бруту мы обязаны свободой, Лукреции — Брутом. В том, где Клелия, презревшая и врага, и водную стремнину, своей исключительной храбростью достигла того, что единственное, чем мы не можем ее считать, — это мужчиной. В оживленном месте на священной улице стоит конная статуя Клелии и упрекает восседающих на носилках молодых людей за то, что они так ездят в городе, где даже женщинам мы даровали всадническое достоинство. Если хочешь, чтобы я привел тебе примеры женщин, твердо переносивших потери близких, то мне не придется искать их в разных домах: из одной семьи могу назвать двух Корнелий. Во-первых, дочь Сципиона, мать Гракхов. Двенадцать похорон напомнили ей о двенадцати рожденных ею детях. Потеря, как и приобретение, прочих, может, и прошло незамеченным для страны. Но мать видела убитыми и непогребенными Тиберия и Гая, которых даже тот, кто не считает их хорошими людьми, все же должен признать великими. Но, несмотря на это, она отвечала тем, которые утешали ее и называли несчастной: «Я никогда не назову себя несчастной, потому что я родила Гракхов». Корнелия, жена Ливия Друза, потеряла своего прославленною сына, юношу выдающихся дарований, пошедшего по следам Гракхов: после подачи многих законопроектов, не успев превратить их в законы, он был убит в собственном доме, причем убийца не был найден. Однако она перенесла не только горькую, но и неотмщенную смерть сына с тем же мужеством, с каким он вносил свои законопроекты. Теперь ты, Марция, должна примириться с судьбой, которая не удержала стрел, направленных против тебя, так же как и тех, которые летели в Сципионов, матерей и дочерей Сципионов, равно как и тех, которые были направлены против Цезарей.
Проникнута страданиями и пересыпана роковыми случайностями человеческая жизнь. Редко кто живет с ними в мире, разве только в перемирии. Ты дала жизнь четверым, Марция. Никакая стрела не попадет мимо, если направлена против плотного строя. Удивительно ли, что при таком числе не обошлось без бедствий и потерь? «Но судьба, — говоришь ты, — особенно несправедлива в том, что не просто отняла сыновей, а нарочно выбрала их, чтобы отнять». Но ведь нельзя жаловаться на несправедливость, уступив более могущественному половину. Она оставила тебе двух дочерей и внуков от них и даже не вполне взяла от тебя того, которого ты особенно оплакиваешь, забывая об умершем ранее: ты имеешь от него двух дочерей, которые являются большой обузой, если не захочешь покорно переносить горе, и большим утешением, если смиришься. Судьба хочет, чтобы ты, видя их, вспоминала о своем сыне, а не о своем горе. Когда у крестьянина погибают вырванные с корнем бурей или согнутые и поломанные порывом ветра деревья, он ухаживает за оставшимися побегами, сеет семена и высаживает рассаду на месте погибшего. И в одно мгновение — ибо время одинаково быстро как для уничтожения, так и для роста — вырастают новые дерева пышнее погибших. Поставь на место твоего Метилия его дочерей и заполни ими пустоту. Облегчи одну боль двойным утешением. По правде говоря, природа смертных такова, что им ничто так не нравится, как погибшее; тоска по отнятому делает нас нас несправедливыми к оставшемуся. Если ты обдумаешь, как судьба берегла тебя, даже когда свирепствовала, ты поймешь, что имеешь больше, чем нужно для утешения: посмотри на многочисленных внуков и на обеих дочерей. Скажи себе еще следующее, Марция: «Я злилась бы, если бы судьба каждого человека соответствовала его нравам и никогда бы несчастья не преследовали добрых. Теперь же я замечаю, что и добрые, и дурные поражаются без всякой разницы».
17
«Но все-таки тяжело потерять юношу, которого воспитали и который уже стал опорой и украшением отцу и матери». Кто же отрицает, что это тяжело? Однако такова человеческая судьба. Ты родилась для того, чтобы надеяться, бояться, волновать себя и других, одновременно бояться и желать смерти и, что всего хуже, никогда не знать, каково в самом деле твое состояние. Это все равно что сказать кому-нибудь, отправляющемуся в Сиракузы: «Изучи сперва все трудности и удовольствия предпринимаемого путешествия и только тогда садись на корабль. Ты там увидишь следующее. Во-первых, перед тобой предстанет сам остров, оторванный узким проливом от Италии, с которой он, как известно, прежде был соединен. Но однажды ворвалось море и „сицилийский отрезало берег от гесперийского“. Далее ты будешь смотреть на баснословную Харибду (ибо тебе позволено будет пройти близ этого самого алчного из водоворотов моря), лежащую спокойно при отсутствии южного ветра и проглатывающую корабли в свою огромную бездонную пасть, лишь только с юга поднимается сильное дуновение. Ты увидишь, как прославляемая в стихах Аретуза — источник зеркально-чистого и до дна прозрачного озера — изливает свою холодную воду: быть может, она нашла ее тут; быть может, вынесла на поверхность земли беспрепятственно текущую под многими морями реку. Ты увидишь гавань, самую спокойную из всех, которые создала природа для защиты кораблей, и из тех, которые были сделаны человеческими руками, — такую надежную, что даже ярость величайших бурь не находит в ней отражения. Ты увидишь место, где было сломлено могущество Афин, где естественная тюрьма из глубоко выдолбленных скал заключила в себя тысячи пленных. Наконец, ты увидишь и сам город, и его обширнейшие земли, способные вместить территорию многих городов, с очень теплой зимой, которая не имеет ни одного дня, лишенного солнечного света. Но к тому времени, когда ты все это найдешь, тяжелое и нездоровое лето уничтожит все благодеяния зимнего климата. Там покажется тебе тиран Дионисий, этот губитель свободы, справедливости, законности, оставшийся властолюбивым даже после посещения Платона и жизнелюбцем даже после изгнания. Одних он будет жечь, других бичевать, третьих обезглавит за ничтожную провинность; он будет приводить мужчин и женщин для удовлетворения своего сладострастия, и вследствие дикой извращенности и царской ненасытности его не будет удовлетворять совокупление с двумя. Ты теперь знаешь, что тебя может привлечь или отпугнуть; иди же к кораблю или оставайся». Предположим, что после
