Догмат о Христе и другие эссе - Эрих Зелигманн Фромм
В чем же заключались эти представления первых христиан?
Содержание веры учеников и объединивший их манифест можно изложить в следующих утверждениях. Иисус из Назарета – Мессия, обещанный пророками. После своей смерти Иисус был пробужден Богом, вознесся по правую руку от Него и вскоре вернется, чтобы учредить на земле свое царство. Тот, кто верит в Иисуса, был принят в сообщество учеников Иисуса, кто вследствие искренней перемены в убеждениях взывает к Богу как к Отцу и соблюдает заповеди Иисуса, становится святым в глазах Божьих и потому может быть уверен в том, что получит от Бога милостивое прощение грехов и долю будущей славы, иными словами, спасение[33].
«Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса» (Деяния 2:36). Это старейшая из известных доктрин о Христе, и потому она представляет для нас великий интерес – особенно учитывая, что позднее ее сменили иные, более пространные учения. Она называется «адопционистской» теорией, поскольку предполагает акт усыновления. Усыновление здесь противопоставляется естественной связи отца и сына, существующей с рождения. Соответственно, присутствует понимание, что Иисус был Мессией не с самого начала; иными словами, он не был с самого начала Сыном Божьим, а стал им лишь в результате решительного и недвусмысленного акта Божьей воли. Это особенно ясно отражено в том факте, что утверждение в Псалме 2:7 «Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя» интерпретируется как отсылка к моменту вознесения Иисуса (Деяния 13:33).
По древней семитской идее, царь либо является сыном Бога по происхождению, либо, как здесь, становится таковым в результате усыновления в день восхождения на престол. Таким образом, мы не разойдемся с восточными представлениями, сказав, что Иисус стал Сыном Божьим, когда вознесся по правую руку от Него. Эта идея откликается и в словах Павла, хотя для него концепция «Божьего Сына» уже приняла иное значение: Послание к римлянам (1:4) гласит, что он «открылся Сыном Божиим в силе… чрез воскресение из мертвых». Здесь сталкиваются два разных варианта концепции: Сын Божий, бывший Сыном с самого начала (по идее Павла), и Иисус, который через воскресение возвысился до Сына Божия в силе, иными словами, до правителя, царствующего над миром (по концепции раннехристианского сообщества). Сложное сочетание двух этих идей весьма ясно демонстрирует встречу двух различных паттернов мышления. Более старый, характерный для раннехристианского сообщества, последователен: раннее сообщество считает Иисуса до возвышения человеком: «Мужа, засвидетельствованного вам от Бога силами и чудесами и знамениями, которые Бог сотворил через Него среди вас» (Деяния 2:22). Здесь следует обратить внимание на то, что чудо совершил не Иисус, а Бог через него. Иисус был гласом Божиим. Эта идея до некоторой степени превалирует в евангельской традиции, где, например, после исцеления расслабленного люди славят Бога (Марк 2:12). Сам же Иисус позиционируется как пророк, приход которого был обещан Моисеем: «Господь Бог ваш воздвигнет вам из братьев ваших Пророка» (Деяния 3:22, 7:37; Втор. 18:15)[34].
Таким образом, мы видим, что в рамках раннехристианской концепции Иисус был человеком, которого Бог избрал и возвысил до «мессии», а позднее – до «Сына Божия». Эта христология раннего сообщества во многих отношениях напоминает концепцию мессии, избираемого Богом для учреждения царства добродетели и любви, – концепцию, знакомую иудейским массам с давнего времени. Лишь в двух идеях новой веры находим мы элементы, обозначающие нечто принципиально новое: в факте возвышения до Божьего Сына, который сидит по правую руку от Всевышнего, и в том факте, что этот мессия – уже не могучий всепобеждающий герой; его значимость и достоинство заключаются просто в его страданиях, в его смерти на кресте. Несомненно, идея гибели мессии или даже гибели бога не была совершенно нова для народного сознания. В 53 главе у пророка Исайи говорится о таком страдающем слуге Божием. Третья книга Ездры также упоминает о смерти мессии, хотя, конечно же, в существенно иной форме, ибо он погибает, прожив четыреста лет, и после своей победы[35]. Люди могли услышать о концепции умирающего бога из совершенно иного источника, а именно – ближневосточных культов и мифов (Осирис, Аттис и Адонис).
Человеческий жребий находит свой прообраз в страстях бога, который мучается на земле, умирает и восстает из мертвых. И бог позволит разделить с ним это благословенное бессмертие всем тем, кто присоединится к его мистериям или даже отождествит себя с ним[36].
Возможно, концепция умирающего бога или мессии существовала и в иудейской эзотерической традиции, но все эти предпосылки не могут объяснить колоссальное влияние, которое доктрина о распятом и страдающем спасителе немедленно оказала на еврейские народные массы, а вскоре и на язычников тоже.
Что ж, по представлениям ранних подвижников христианства Иисус был человеком, который после смерти возвысился до бога и должен был вскоре вернуться на землю, дабы свершить суд, осчастливить страдающих и наказать правителей.
Мы уже получили достаточное представление о психическом профиле последователей раннего христианства, чтобы попытаться дать свою интерпретацию первым христологическим заявлениям такого рода. Эта идея опьянила людей измученных и отчаявшихся, полных ненависти к своим угнетателям – как язычникам, так и иудеям – и не имевших никаких перспектив изменить свое будущее к лучшему. Неудивительно, что они подпали под ее очарование – ведь она позволила им перенести в мир фантазий все то, в чем действительность им отказала.
Если зелотам ничего не оставалось, кроме как погибнуть в безнадежной борьбе, то последователи Христа могли просто мечтать о своей цели, не боясь, что жизнь тут же продемонстрирует им безнадежность их желаний. Подменив реальность фантазией, христианская идея удовлетворила жажду надежды и отмщения, и, хотя ей не удавалось облегчить голод, она приносила воображаемое удовлетворение, которое все же немало значило для угнетенных[37].
Психоаналитическое исследование христологических верований раннехристианского сообщества должно теперь поднять следующие вопросы: в чем для первых христиан заключалась значимость фантазии об умирающем человеке, который возвысился до бога? Почему эта фантазия в короткий срок завоевала сердца стольких тысяч людей? Каковы были ее бессознательные источники и какие эмоциональные нужды она удовлетворяла?
Сначала самый важный вопрос: человек, вознесенный до уровня бога; усыновленный Богом. Как верно подметил Рейк, перед нами древний миф о бунтующем сыне, выражение враждебных импульсов, направленных на Бога-Отца. Теперь мы понимаем, каким значением этот миф, должно быть, обладал для последователей раннего христианства. Эти люди горячо ненавидели представителей власти, которые ограничивали их с помощью «отцовского» авторитета. Священники, книжники, аристократы – если коротко, все правители, которые мешали им наслаждаться жизнью и которые в их эмоциональном мире играли роль сурового, полного запретов и угроз мучителя-отца. Они также не могли не ненавидеть Бога, который союзничал с их угнетателями, а им позволял страдать и подвергаться угнетениям. Они
