Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
— Самое важное для Сильвы — это слышать слова Антонины, но он всё ещё в нерешительности. Он внутренне охвачен стыдом. Он считает себя ответственным за смерть ребёнка и боится контакта с духовным благородством нашей сестры, хоть и чувствует, что его тянет к ней. Мы постараемся помочь им сблизиться.
Гладя лоб молодого человека, он уточнил:
— Если они выскажут всё, что у них на душе, это облегчит их ментальную атмосферу и сделает возможным облегчение и приём обновляющих элементов.
Затем наставник сжал его в своих объятиях, окутав его вниманием, полным любви. Это долгое чувственное объятие показалось нам призывом, адресованным к скрытым энергиям молодого человека, который немедленно встал и оделся.
Не зная, как объяснить своё внезапное решение, которое он принял в движении, он вышел на улицу, сопровождаемый нашим вниманием, и взял машину, которая отвезла бы его к дому симпатичной семьи, так тепло принявшей его позавчера.
Антонина и её дети приняли его с распростёртыми объятиями, полные радости. Маленькая Лизбела в восторге отпустила его шею только после трогательного поцелуя.
Она ещё чувствовала себя больной, но уже выздоравливала и была счастлива.
Словно давно зная Марио, хозяйка дома смотрела на него с опасением. Озабоченная, она отметила его угнетённое состояние, он же, казалось, молча молил её о помощи и понимании.
Ощущая скрытую тревогу, молодая вдова предложила ему поговорить наедине, в углу комнаты, где она занималась с детьми молитвой.
Санитар попросил у неё прощения за очень личную тему, которой он хотел коснуться, и, начав с оправдания своего отсутствия накануне, вошёл, фраза за фразой, в болезненную область своей души, доверившись ей…
Он вспоминал, что здесь, рядом с этой женщиной, он получил наставления самого высокого значения для него, и поэтому, не колеблясь, раскрыл ей свой угнетённый дух, моля о сочувствии и помощи.
Стараясь утешить его, собеседница дослушала его рассказ до конца.
Марио ссылался на свою юность, комментировал психологические проблемы, которыми был окружён с самого детства, он описывал ту любовь, которую питал к молодой женщине, оставившей его в самый расцвет его мечтаний, он рассказывал об испытаниях, которые нанесли поражение его самолюбию мальчика, он подчёркивал те усилия, которые приложил, чтобы восстановиться, и, наконец, чрезвычайно взволнованный, затронул встречу с бывшей невестой и бывшим соперником у постели умирающего малыша. Он воскресил в памяти необъяснимую ненависть, которую почувствовал к умирающему ангелочку, в своей душе охваченной пламенем возмущения и горечи, поверяя ей свою уверенность в том, что поспособствовал смерти малыша, которого возненавидел с первого взгляда.
У него было впечатление, будто он спустился в нравственный ад.
Антонина испытывала к нему жалость, полную любви, ту жалость, с которой матери готовятся к духовному подъёму страждущих детей, и просила его успокоиться.
Однако Сильва, сотрясаемый конвульсивными рыданиями, был болен, и ему требовалось более обширное вмешательство.
Неудержимо влекомая к нему, благородная подруга отбросила формальности слова «господин» и, став ближе от этого, признала с нежностью:
— Марио, при падении мы должны подниматься вновь, чтобы машина жизни в своём непрерывном движении не раздавила нас. Всего два дня, как мы знакомы, а я чувствую, что нас соединяют глубокие узы братства. Не думаю, что мы оказались здесь вместе случайно. Без сомнений, силы, управляющие нашими существованиями, подталкивают нас к свидетельству чувств в этот момент. Вытрите свои слёзы, чтобы мы могли видеть путь… Я понимаю вашу драму человека на пути жёстких испытаний в горниле жизни. Однако если я и могу попросить у вас о чём-либо, так это быть мужественным.
Глядя на него с глубокой нежностью, она продолжила после короткой паузы:
— Мне также пришлось много бороться и страдать. Я вышла замуж по любви, но у меня отняли все мои самые большие надежды. Прежде, чем найти смерть, мой муж оставил меня в крайней нищете. Когда наша семейная драма достигла своего апогея, у меня умер ребёнок из-за мучительных испытаний, осаждавших наш дом… И поэтому, слава Богу, я признаю, что без помощи боли мы оставались бы нищими невеждами. Страдание — это нечто вроде невидимого огня, моделирующего наш характер. Не давайте себя вот так сразить. Вы молоды, и ваши дела в этом мире могут быть очень возвышены.
— Но я убеждён, что я убийца!… - уныло рыдал санитар.
— Кто может это подтвердить? — с нежностью в голосе воскликнула Антонина. — Нам необходимо помнить лишь о вашей профессии, вы заняты лишь малым дополнением, данным, чтобы преодолеть воспаление гортани. К вашему приходу малыш Хулио уже дышал с трудом, под крыльями смерти.
— Но, как же впечатление? А угрызения совести? Я побеждён, угнетён… Я сам себя боюсь…
Благородная женщина посмотрела на своего гостя с восхитительной уверенностью и твёрдо сказала:
— Марио, верите ли вы в перевоплощение души?
И поскольку её собеседник смотрел на неё с удивлением, продолжила, не дожидаясь ответа:
— Мы все путники на великом пути вечности. Тело из плоти — это мастерская, в которой трудится душа, создавая нити собственной судьбы. Мы приходим издалека, переживая из глубины веков, как растения, прорастающие из глубокой почвы. Естественно, вы, Амаро, Зульмира и Хулио снова начинаете трагедию, которая приходит издалека в пространстве и времени, но живущая в ваших сердцах. И перед нежностью вашей добровольной профессии я не сомневаюсь в своём участии в одном из актов, который породил теперешние события. Любовь и ненависть не случайны. Они исходят из наших духовных построений в течение тысячелетий. Возможно, существует ответственность, которая принадлежит мне, за труды, в выполнении которых задействованы и вы. Наше быстрое доверие друг к другу, разделение этой темы без малейшей предварительной основы, братская симпатия, с которой вы пришли ко мне, и интерес, с которым я слушаю ваши слова, позволяют мне допустить, что настоящее отражает прошлое. И в силу этого я предлагаю себя в помощь вашим усилиям, какими бы они ни были.
— Помощь? — оборвал растерянный Марио. — Это невозможно… Малыш мёртв.
Окутанная излучениями Кларенсио, Антонина с добротой спросила:
— А кто нам сказал, что Хулио не может вернуться на Землю? Кто посчитал нас неспособными сделать что-нибудь на пользу ушедшего малыша?
— Как? Как? — повторял свой вопрос несчастный.
— Послушайте, Марио. Эгоизм проявляется не только в нашей радости. Он так же часто появляется, удушающий и ужасный, в нашей боли. Это наблюдается, когда в своей боли мы думаем лишь о себе. Вы заявляете, что вы преступник, вы растревожены, побеждены, как если бы вы были героем, кого грубо сбросили вниз с алтаря публичного восхищения в пыль неуважения. Я считаю, что обращать чрезмерное внимание
