В Высшем Мире. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
Бросив выразительный взгляд на больного, ориентер настоятельно спросил:
— Удаётся ли ему поддерживать самоконтроль? Не отдался ли он полностью во власть разрушительных впечатлений?
Выражая определённое удовлетворение, его собеседник сказал:
— В Божественном Милосердии не было недостатка. Пока что полное расстройство не установлено. Слава Иисусу, наша помощь была сильней.
Обращаясь ко мне, Кальдераро по-братски спросил:
— Тебе ещё не приходилось сталкиваться со случаями, прозванными шизофренией?
У меня не было специализированных знаний по этому поводу; но мне было известно, что это зло представляло собой один из самых волнующих вопросов современной психиатрии.
— Эта неблагодарная отрасль Науки, изучающая патологии души, — объявил компаньон, понимая моё незнание, — вот уже долгое время является полем битвы между физиологами и психологами; в действительности же, этот конфликт жалок и в какой-то мере является византийским[4], хотя оба потока обладают фундаментальными причинами в аргументах, с которыми они и спорят. Мы, несмотря на это, вынуждены признать, что психология занимает лучшую позицию для препарирования проблемы в том, что окружает глубинные причины, пока физиология анализирует эффекты и старается поверхностно их лечить.
Немногим после помощник посоветовал мне осмотреть ментальную сферу того, кому мы нанесли визит.
Я принялся внутренне осматривать и выслушивать его, оставаясь приземлённым проблемами и тревогами, заполнившими его существо. Мозг представлял собой странные аномалии. Вся нижняя часть лица была покрыта тёмными пятнами. Были ясно видны расстройства циркуляции, движения и чувств. Кальдераро представил мне Фабрицио, классифицируя его как представителя шизофреников; но, может, перед нами случай церебрально-сердечной неврастении?
Инструктор выслушал меня внимательно и ответил:
— Диагноз точный в том, что касается состояния, которое представил нам сегодня наш друг. Но шизофрения, беря своё начало в тонких расстройствах периспритного организма, проявляется в физической оболочке через удивительный букет различных и неопределённых болезней. Пока что перед нами — болезнь Крисхабера со всеми свойственными ей симптомами.
С серьёзным выражением лица он добавил:
— Поэтому последи за изменяющимися эффектами. Осмотри разум и области чувств.
Я как можно глубже закинул зонд своего наблюдения на внутренние ситуации увечного и получил мучившие его образы на экране его памяти.
В медитации, Фабрицио не отдавал себе отчёта о том, что творилось на внешнем плане. Неподвижные руки, застывшие глаза, он держался словно на расстоянии от окружающих его людей и предметов; однако, внутренне ментальная зона походила на пылающий очаг.
Супер-возбуждённое воображение использовалось, чтобы слушать прошлое… Он вспоминал лицо какого-то агонизирующего старика. Он слышал его слова в последний час жизни его тела, когда он просил позаботиться о его трёх малышах, которые также присутствовали в его воспоминаниях. Умирающий, должно быть, являлся их отцом, а мальчики были братьями. Они, плача, переговаривались между собой. Вдруг воспоминания изменились. Старик и дети, казалось, были возмущены им, они обвиняли его. Они звали его помочь им выражениями, в которых отсутствовало милосердие…
Увечный слушал внутренние голоса, тревожные, полные горечи. Он желал отделаться от прошлого, он заплатил бы любую сумму, чтобы забыть, в тревоге, он хотел бежать от самого себя, но напрасно: всё время одни и те же ужасные воспоминания хлестали его сознание.
Я отметил органические нарушения, результат интенсивного употребления болеутоляющих средств. Этот человек, должно быть, уже многие годы борется с самим собой.
Я просматривал его ситуацию, когда какая-то женщина вошла в комнату, пытаясь пробудить Фабрицио к реальности:
— Ну что, Фабрицио, ты сегодня не собираешься есть?
Тот окинул взглядом комнату, выдавил из себя отрицательный ответ без слов и опять принял прежнее положение.
Пожилая женщина стала настаивать, но ей не удалось убедить его. А так как она продолжала пытаться заставить его съесть немного супу, увечный резко встал и словно внезапно обезумел. Он стал выкрикивать грубые неблагодарные слова; покраснев от гнева, он оттолкнул тарелку. Кризис его расстроенной нервной системы озадачил меня.
Его супруга вернулась к себе в комнату, вытирая слёзы, а Кальдераро взволнованно объяснил мне:
— Он на пороге безумия, но пока ещё не полностью находится на пути к сумасшествию, благодаря помощи одной развоплощённой бывшей его родственницы, которая усиленно помогает ему.
Сразу же за этим помощник принялся проводить магнетические успокоительные пассы, усиливая сопротивление его организма.
Неврастеник немного успокоился, и Кальдераро безмятежно принялся рассказывать:
— Наш увечный брат имел несчастье нечестно присвоить себе большое наследство после того, как пообещал своему умирающему отцу позаботиться о своих младших братьях, в их же присутствии. Но когда он почувствовал себя хозяином ситуации, он оставил детей, выкинул их из родного очага, воспользовавшись услугами хорошо оплачиваемых адвокатов, людей без стыда и совести, тех, кто наживется на извращении юридических текстов. Какими бы энергичными и убедительными ни были справедливые требования, какими бы трогательными ни были призывы к братской дружбе, он оставался глух к мольбам братьев, доведя их до нищеты и различных трудностей в жизни. Двое из них умерли в санатории на нищенском смертном ложе от туберкулёза, который они подхватили, когда трудились в поте лица на ночных работах; что же касается третьего брата, то он умер в нищенских условиях, оставленный всеми, не имея ещё и тридцати лет, став жертвой глубокого авитаминоза[5], последствия недостатка питания, на что его вынудил его брат. Нашему несчастному другу удалось совершить всё это и избежать земного правосудия; однако, он не может выкинуть из закоулков своей совести остатки совершённого зла; остатки преступления сохраняются в его ментальном организме, как угли в почерневшей атмосфере после всепожирающего пожара. И эти угли превращаются в живой жар каждый раз, когда их раздувает ветер воспоминаний. Плохой сын, извращённый брат смог сбежать без больших трудностей, когда он ещё оставался хозяином того наследства, которое предоставляло ему сильное тело. Лёгкие деньги, солидное здоровье, развлечения и удовольствия для него играли для него роль тяжёлых занавесей между его высокомерной личностью и живой реальностью. Тем не менее, время утомило его физиологический аппарат и съело большую часть его иллюзий; постепенно он становился самим собой. Но в возвращении к самому себе он остался один на один со своими воспоминаниями, от которых ему невозможно было скрыться. Напрасно он пытался найти доброе настроение и уют; они были ему недоступны. Ему невозможно было сконцентрироваться, потому что он сразу же слышал голоса отца и братьев, обвинявших его, бранивших за его низость… Измученный разум не мог найти утешительного убежища. Если он вспоминал прошлое, оно требовало исправления; если искал настоящее, он не получал спокойствия, чтобы поддерживать себя в здоровом труде; а если он пытался подняться в высший план, в желании молитвы Небесам, он ещё на
