Между небом и землей. Через Дух Андрэ Луиса - Франсиско Кандидо Хавьер
Мать Маркоса явно ощутила лёгкое головокружение…
Подчиняясь ориентеру, мы занялись наблюдением, отмечая, как Антонина нашего чудесного путешествия плотно сцеплялась с плотным телом, словно страстно того желала, подобно чудесной женщине утончённой формы и наполовину сохраняющей сознание, внезапно проглоченной мрачной оболочкой. Налагаясь на физический мозг, она утратила всю ментальную остроту, которой она так выделялась среди нас. Со спокойствием и счастьем на лице она проснулась в своём тяжёлом земном теле. И она уже не могла видеть нас.
Теперь она была просто земная женщина, вытянувшаяся на постели в темноте комнаты, укрытая гостеприимным одеялом.
Она вспоминала о путешествии до «Лара да Бенсао», но уже лишь через впечатления, которые быстро улетучивались. Лишь образ её сына, центральная тема её любви, оставался ясным и живым в её памяти.
В её памяти всплывало наше присутствие и другие особенности путешествия в тонком теле, словно речь шла о фантастических воспоминаниях, теряющихся в тёмных закоулках воображения.
Словно человек, выбирающий ценности, мать в утешении с тревогой искала в архивах своего разума слова, которые она слышала от своего благословенного ребёнка, стараясь сохранить их в своём сердце. Именно поэтому, несколько минут спустя, в её душе уже не осталось ни малейшего воспоминания от ценных замечаний Кларенсио.
Антонина пошевелилась, зажгла свет, и мы услышали её колеблющиеся мысли: «О, Боже мой, какая радость! Я отчётливо видела его! Я хочу сохранить воспоминание об этом божественном сне!… Маркос, Маркос, я скучаю по тебе, сын мой!…».
Министр приблизился к ней, погладил её по голове, словно окутав успокоительными флюидами, и симпатичная женщина вновь погасила свет, окунув комнату в темноту.
Прижимая к себе свою младшенькую, она снова погрузилась в сон.
Подруга наша не сможет сохранить ясных воспоминаний, — объяснил внимательный Кларенсио.
— А почему? — удивлённо спросил Хиларио.
— Редки те Духи, которые приспособлены жить на Земле с видениями вечной жизни. Внутренние сумерки — вот тот климат, необходимый им. Точное воспоминание превратилось бы для неё в смертельную ностальгию.
— Но это же так плачевно! — огорчённо сказал мой спутник.
Но Министр ему терпеливо объяснил:
— Любая практика в жизни характеризуется специфическими конечными целями. Мёд — вкусный нектар для детей, но его нельзя давать бесконтрольно. Его нужно дозировать, чтобы он не стал нежелательным слабительным. Контакт с духовным царством, пока мы находимся в земной оболочке, не может простираться во всём своём размахе, чтобы душа наша не утратила своего интереса к достойной борьбе, вплоть до конца жизни тела. Антонина будет вспоминать о нашей экскурсии, но довольно смутно, как человек, который сохраняет в живом поле своей души прекрасную картину с размытыми контурами. Но более живо она будет помнить о малыше, в достаточной мере, чтобы чувствовать себя в утешении и убеждённой, что Маркос ждёт её в высшей жизни. Подобная уверенность будет сладкой подпиткой её сердцу.
В комнате установилась тишина, но Кларенсио почти сразу же оборвал её, пригласив помочь старику, который ждал нас. Он дремал на старом стуле.
— Это сон? — спросил Хиларио, больший новичок в духовной жизни, чем я.
— Да, — благожелательно подтвердил наставник. — В фазе, в которой он находится сейчас, Леонардо подчиняется всем феноменам обычного существования. Он не может обходиться без восстановительного отдыха.
Мы более внимательно стали исследовать его.
Без сомнения, у старика было тело, подобное нашему, согласно органическим принципам, руководящим созданием духовного тела. Но он представлялся таким тяжёлым и плотным, что казался ещё облачённым в плотскую оболочку.
Я оставил Хиларио зуд любопытства, который в иные времена внезапно охватывал и меня.
Исследовав его неприятный вид, мой коллега спросил, каковы причины подобного помрачения.
Министр не заставил себя долго ждать и объяснил:
— Психосома[4] или перисприт, в спиритическом определении, не идентичен совершенно у каждого из нас, как не существует в реальности двух полностью одинаковых физических тел. У каждого индивидуума своё клеточное тело, несмотря на обшце детали, навязываемые законом форм. В области плотной материи воплощённая душа страдает от последствий наследия, полученного от родителей. Но по сути, закон наследия неизменно работает от индивидуума к самому себе. Мы не обладаем тем, что у нас есть, или тем, что ищем. Мы возрождаемся на Земле рядом с теми, кто близок нам по манере быть. Дипсоман[5]не имеет неуравновешенных привычек своих родителей, но он уже предавался, почти всегда сам по себе, пороку алкоголя до того, как вновь родиться. И существуют развоплощённые пьяницы, прилипающие к тем, кто становится их инструментом.
И, с серьёзной интонацией в голосе, сказал:
— Наследование управляется принципами духовного плана. Если дети находят нужных им родителей, то родители получают от жизни тех детей, которых они ищут.
Я вдруг вспомнил о некоторых великих гениях Человечества, которые родили заурядных или чудовищных детей. Но, идя навстречу моей мысли, ориентер заметил:
— В лагере великих добродетелей родители иногда используют восстанавливающее их сочувствие, беря на себя обязательства жертвы. В мире есть мужчины и женщины, которые, соединяя высшие качества своей собственной души, предрасположены искать любимых ими людей, которые остаются далеко в прошлом, во время героических попыток помощи и восстановления.
И улыбнувшись, добавил:
— В кровной семье или в человеческой семье мы получаем то, что искали. Тот, кто уже уладил свои долги со справедливостью, может довериться возвышенным страданиям любви.
Кларенсио стал рассматривать отдыхающего старика, и затем сказал, прокомментировав в особенности желание Хиларио:
— Наше духовное тело живёт согласно с жизнью нашей мысли. Наш друг чрезмерно предавался внутренним созданиям отвращения, ненависти, разочарования, скорби и собрал подобные силы в себе, свернув их таким образом, в своём теле, служащем для его проявлений. Из этого вытекает мрачный и вязкий аспект, проявляемый им. Наши творения остаются в нас. Мы являемся наследниками самих себя.
— Но… а если бы наш брат работал? Если бы после смерти он старался присоединить глагол «служить»? — озабоченно спросил мой коллега.
— Ах, бесспорно, труд обновляет любое ментальное положение. Создавая новые мотивы восхождения и новые факторы помощи, служение устанавливает другие пути, которые реально действуют, как возможности освобождения. Поэтому постоянный призыв Господа к действию и братству простирается вокруг нас ежедневно, тысячами способов… Но если мы не преданы труду, хоть и находимся ещё в земном одеянии, нам труднее преодолевать ментальные препятствия, поскольку вялость, привнесённая в мир, является ядом, кристаллизующим наши идеи, фиксирующим их иногда на неопределённое время. Если мы рассчитываем на обладание утончённой психосомой, способной сохранять свет наших лучших идеалов, необходимо разуплотнять её постоянной сублимацией нашего духа, который тогда будет нуждаться в концентрации в непрерывном усилии
