Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
— Я могу лишь сожалеть об этом, но должна признать, что если Бог поставил меня на его путь, то я должна научиться чему-либо от контакта с ним. Что это? Я не знаю. Во всяком случае, я молю Иисуса не оставлять меня. Я признаю, что моя мать всё время испытывала бесконечные мучения, но преступники, отец мой, более несчастливы, чем наши страждущие. Мать, находясь в постели этой неизлечимой болезни, пользуется большим спокойствием, чем мадам Сюзанна в своём дворце. И в то время. Как Робби чарует нас своей любовью, Беатрис, кажется, ненавидит свою мать, постоянно изводя её. Сегодня перед моими глазами прошли великие уроки. И лучше тысячу раз пострадать от клеветы и одиночества, чем запятнать свою совесть знаком преступления. Такова, отец Дамиан, картина, которая у меня постоянно перед глазами.
— Ты права, — сказал священник, покачав головой.
— Мой отец и его вторая жена, — продолжила девушка, — глубоко несчастны в своей супружеской жизни. Иногда они долго спорят о мелочах общественной жизни. Нередко он удаляется в отчаянии, а она разражается слезами. Мне кажется, что Беатрис — единственное звено, связывающее их взаимными контрактами. Чем не горький урок?
Священник подумал над её здравыми замечаниями и согласился:
— Ты права. Но всё же, дочь моя, если бы не эти настоятельные обстоятельства, навязывающие нам молчание, мы должны были бы раскрыть это преступление, чтобы авторы не остались безнаказанны.
— Знайте же, — воскликнула Алкиона после некоторого размышления, — что каждым Божьим днём мадам Давенпорт наказана. Мы не сможем достоверно знать степень её соучастия в совершённом преступлении, но я могла видеть её искупительную борьбу. Размышления последних дней научили меня, что мы должны обращаться с грешниками, не как с извращёнными или нежелательными существами, а как с больными, которые нуждаются в постоянном лечении. Разве не так обращался с нами Иисус в своей божественной миссии? Теперь у меня есть убеждённость, что Учитель считал римлян особами, заражёнными болезнью амбиций и тирании; евреев, как больных тщеславием и разрушительным эгоизмом; и, конечно же, Иуду, как спутника, утратившего разум, а в Пилате видел брата, преследуемого болезнью страха.
Священник был взволнован. Подобные толкования для него были утешительным бальзамом. Едва он оправился от своего изумления, как Алкиона сказала ему:
— Думаю, это предположение достаточно справедливо, поскольку мы можем идентифицировать его в доброте Христа во всех деяниях его жизни, вплоть до последних моментов жизни на кресте. Поставленный меж двух воров, которых мы должны видеть как больных мира сего, достаточно было, чтобы один из них выказал своё искренне желание улучшиться, обретя здоровье, чтобы Господь пообещал ему рай.
— Да, — сказал взволнованный священник, — эти идеи должны идти с небес в твоё очищенное сердце. Бог оберегает тебя на долгих и мучительных путях, потому что такие благородные души, как твоя, появляются на земле, чтобы разделить печали Христа. Мир всегда готовит муки для христианских жизней, но тебе Учитель прибережёт венец жизни…
— Не говорите так, вы приписываете мне доброту, которая принадлежит вам. Я очень далека от истинного понимания Христа, но уверена, что пришла в мир сей не для отдыха и фиктивных радостей. Кстати, наши рассуждения должны быть просты: если Спаситель пришёл на землю прожить столь горькие свидетельства между кровью и слезами, зачем придаём мы столько значения нескольким каплям пота, пролитого в наших собственных интересах?
Дамиан поблагодарил её взглядом, полным глубокой радости.
И, деля свою юность между небольшим дворцом своего отца и скромным домиком своей матери, Алкиона Виламиль в своей тяжкой задаче молила Иисуса не оставлять её в этой тягостной миссии.
III
Свидетельство веры
Сражённый аргументами старого Гордона и уступая настояниям своей семьи, Сирил Давенпорт, в конце концов, женился на своей кузине вторым браком, окружённый своими друзьями и теми, кто выражал ему свою любовь в Новой Ирландии. Они решили жить вместе с Жаком, который, кстати, потребовал этого, желая найти в их присутствии хоть какое-то утешение своего вдовства. Вскоре рождение Беатрис укрепило супружеские связи, но сын Самуэля никак не мог обрести волнение счастья, которое он переживал во время своего первого брака. Его душа, казалось, умолкла, а Мадлен оставалась незаменимой в его глазах. Инстинктивно он избегал своего дома, всецело отдаваясь нескончаемой работе. Иногда какая-то особая странность овладевала его существом перед лицом любящего отношения Сюзанны к нему, но усилия молодой жены по их сближению не находили отклика в его сердце. На самом деле, он бился в горючей сентиментальности и признавал, что не утратил своего желания любить, но ему казалось, что лишь его первая жена была в состоянии проникать в его внутренний мир. Хоть он и старался быть покладистым, но домашняя атмосфера всегда хранила для Сюзанны тягостные сюрпризы. Простое расположение предметов было мотивом критики, тарелки всегда были не в его вкусе. Постоянно недовольный, неудовлетворённый, время от времени он нуждался в примирительном вмешательстве Жака, чтобы эти стычки не перерастали в конфликт. Иногда после долгих и жёстких пререканий Сюзанна в отчаянии и в слезах убегала в свою комнату, а муж удалялся в угол веранды выкурить свою большую трубку, говоря себе: — «С Мадлен всё было по-другому…». Благодаря упорству в работе, ему удалось собрать солидное состояние, у него было завидное положение в колонии, однако на его лице неизменно витала невыразимая печаль. Только его дочь, по глубокому духовному сходству, могла смягчать мучившие его страдания. Когда Беатрис минуло пять лет, между отцом и дочерью стала устанавливаться всё более тесная привязанность. Она казалось какой-то странно далёкой от матери, которая напрасно старалась обрести её уважение. Тревоги и преданность Сюзанны были бесполезны. Отцовское отношение Сирила, формировавшее душу своей малышки в согласии со своими идеями, делало материнскую задачу всё более трудно выполнимой. Никогда не достигавший совершенной гармонии в отношениях со своей второй женой, сын Самуэля, казалось, мстил за свою судьбу, отнимая дочь из-под её влияния и потакая всяческим капризам Беатрис. Очень скоро у Сюзанны уже не было никакого авторитета в отношениях с дочерью, которая подчинялась только отцу. В глубине своей души кузина Сирила чувствовала себя преступницей, которая хоть и была защищена людским правосудием, но жестоко платила за совершённое преступление. Она так и не нашла счастья, столь желанного ею в своих преступных мечтах. За редкие моменты супружеской радости она жёстко платила мучительными тревогами, и привыкла сравнивать своё счастье с каплей вина в бокале горечи. К тому же, её преследовали неумолимые угрызения совести. Если она видела какого-нибудь
