Отречение. Роман надиктован Духом Эммануэля - Франсиско Кандидо Хавьер
Напрасно священник вначале искал средства вызвать воспоминания о прошлом, чтобы прочесть на лицах каждого из хозяев дома их впечатления. После обмена первыми словами он намеренно подчеркнул:
— Поскольку я уже стою у края могилы, мне радостно видеть, что Алкиона принята в такой благородный дом, который даст ей то благополучие, которое я ей желаю.
— Как так, преподобный отец Дамиан? — великодушно вмешался Жак. — Я вижу, какой вы крепкий, а вы говорите нам о смерти. Что уж мне говорить о своих неизлечимых болячках? Старость — это суровая школа, полная размышлений, но даже в этом случае я отказываюсь думать о смерти.
— Однако я намного старше вас.
— Благодарю за вашу любезность; вы знаете, что доброта — это ценный дар, но нельзя абстрагироваться от истины.
И, сменив тему разговора, продолжил:
— Что касается вашей воспитанницы, можете быть спокойны. Отец Гильерм был так вдохновлён, приведя к нам юную подругу для Беатрис и для нас самих. Она нам будет не служанкой, а дочерью. Можете быть уверены в этом.
— Без всяких сомнений, — искренне подтвердил Сирил.
— Что нас более всего изумило при её прибытии, — с любовью продолжал старик, — так это её чрезвычайное сходство с первой женой моего племянника, которую я считал своим собственным ребёнком. Я думаю, если бы она была дочерью Мадлен, она бы, возможно, так не походила на нашу дорогую усопшую. Капризы природы глубоки, поскольку в действительности мы никогда не забывали о ней.
В этот миг взгляд священника из Авилы пересёкся со взглядом хозяйки дома, и ему показалось, что он увидел в нём определённое смятение, оправдываемое недобрыми опасениями. Друг мадам Виламиль искренне захотел узнать подробности, касающиеся так называемой усопшей, но не чувствовал себя в состоянии напрямую коснуться такой деликатной темы. Это могло бы показаться неосторожным и дерзким для Давенпортов, которые принимали его со всей сердечностью и почтительностью. В этот момент их беседы посетитель заметил, что у старого Жака на лице есть следы перенесённой им оспы. Воспользовавшись этой подсказкой, он осторожно сказал:
— По тому, что я вижу, мсье Жак, оспа и вас не обошла стороной в своё время…
— Aх, да, оспа 63-го года, наши страдания были ужасны.
— Я тоже много страдал в то время здесь, в Париже, куда приехал по приглашению нескольких моих коллег. И пострадал до такой степени, — заметил он, улыбаясь, — что меня чуть не похоронили живым на одном из импровизированных кладбищ.
Дочь Жака ясно представила себе ту минуту, когда она спасла свою соперницу от подобной участи, и инстинктивно сделала жест удивления.
— В то время, — объяснял наставник, — мы жили в Блуа, но Сюзанна смогла увидеть всю печаль этого города, прибыв сюда на следующий день после кончины Мадлен.
— Прошу вас, мадам Давенпорт, — воскликнул Дамиан, выказывая всё своё внимание, — расскажите нам о вашем опыте. Я никогда не смогу забыть того ужасного момента, когда они грозили похоронить меня, хоть я ещё обладал некоторыми своими способностями. Это было очень страшно!
— Это очень горькие воспоминания, отец мой, — заявила внешне спокойная Сюзанна. — Как вы, вероятно, знаете, мой муж был женат первым браком здесь, в Париже, и он уехал в Америку, когда его семья испытывала огромные трудности, и когда разразилась эта чудовищная эпидемия. Мадлен Виламиль была мне как сестра. Письмо, написанное ею моему отцу в Блуа, было зовом, который мы не могли оставить без ответа. Как только стало возможно, я приехала сюда поддержать их. Но бедная женщина накануне была похоронена, однако я смогла найти её отца живым, и помогала ему в последние его моменты жизни. Дон Игнаций, старый испанский гранд, жил вместе со своим племянником по имени Антеро де Овьедо, который был незаменим для всех как помощник в эти трудные времена! Я помогала ему с похоронами его дяди, а рядом, на кладбище Невинных, мы организовали могилу его дочери. И во время моего приезда в Париж я смогла быть очевидцем грубости извращённых грузчиков, которые каждое утро занимались отвозом трупов из заражённых домов.
Священник из Авилы знал об этом достаточно, чтобы заключить из этого сговор Сюзанны в драме, разрушившей жизнь Мадлен, и добавил:
— Вы, должно быть, много страдали.
— Это, действительно, были дни, полные мучений. Я вернулась в Блуа под таким впечатлением, что только когда увидела себя в открытом море по дороге в колонию, почувствовала себя лучше. Конечно, в таком же состоянии был и Антеро Виламиль, который написал нам из Версаля и сообщил о своём решении уехать в испаноязычную Америку.
У Дамиана больше не было сомнений. Зловещая драма могла быть лишь делом рук Антеро и Сюзанны, когда Мадлен была прикована к постели, между жизнью и смертью, и извращённый план подчинялся их зловещим махинациям. С трудом скрывая волнение, он перевёл разговор на другие темы, чтобы смягчить атмосферу.
Возвращаясь в свою комнату, он напрасно искал средство прояснить ситуацию, заключив, наконец, что любая попытка в данном случае создала бы серьёзные проблемы. К чему было бы установление истины, если разрушается целая семья? Он подумал о маленькой Беатрис, о доверительном отношении Жака, о серьёзном и печальном лице Сирила, и убедился, что не стоит вмешиваться в ход событий, возлагая доверие на божественное Провидение.
Четыре дня спустя, когда Алкиона нанесла ему визит, он захотел узнать её впечатления.
— Со мной всё хорошо, — смиренно сказала она, — я постепенно начинаю понимать, что Бог ставит нас перед определённой ситуацией, чтобы мы исполняли его священную волю.
Дамиан разочарованно улыбнулся и добавил:
— Я почти уверен, что открыл интригу, разрушившую счастье твоей матери, но, тем не менее, думаю, что ничего невозможно сделать, чтобы восстановить истину. Как ученики Евангелия, мы должны понимать, что ни в коей мере нельзя оставлять поле сражения злу; но в данном случае, сражение должно происходить на территории молчаливой жертвы.
— Я понимаю и, как всегда, готова.
— Я не оскорблю тебя, если скажу, что мадам Сюзанна, по-моему,
